Алан Брэдли - Я вещаю из гробницы. Здесь мертвецы под сводом спят

Он был невысок, одет в широкую куртку с поясом, желтый клетчатый жилет и высокий целлулоидный воротник – должно быть, чьи-то обноски, найденные в сундуке.

Уголки его глаз и, как я уже заметила, пальцы имели перепонки. У него было круглое лицо с крошечным подбородком, слишком маленьким для его рта. Уши, круглые и тоже маленькие, низко сидели на голове, и кожа выглядела так, будто ее натерли свечным воском.

Это мужчина или мальчик? Трудно было понять. Его лицо было молодым и лишенным морщин, но аккуратно причесанные волосы – абсолютно белыми. Как у Доггера, с ужасом поняла я.

Я не шевелилась. Я стояла, замерев на месте, с вытянутой рукой и расставленными пальцами, как будто пыталась остановить лошадь на бегу, моя ладонь находилась в том же положении, как когда я прижимала ее к стеклу.

В течение неприятно долгого времени мы стояли, уставившись друг на друга.

Потом он заговорил.

– Привет, Харриет, – сказал он.

Меня сотрясла холодная дрожь, будто повеяло дуновением могилы.

Не зная, что она мертва, этот бедняга явно решил, что я – это Харриет. Смогу ли я подыграть этому заблуждению, или стоит сказать ему правду?

Он отступил и поманил меня в открытую дверь.

В такие моменты выясняешь, из какого теста ты сделана: моменты, когда все то, чему тебя учили, сражается с твоим сердцем. С одной стороны, я хотела убежать – вниз по лестнице, прочь отсюда, домой в Букшоу, в мою комнату, запереть дверь и спрятаться под одеялом. С другой стороны, мне хотелось обнять этого маленького кругленького человечка, положить его голову себе на плечо и обнимать его вечность.

Я вошла, и он резко захлопнул за мной дверь, будто поймал редкую бабочку.

– Иди сюда, – сказал он. – Садись.

Я последовала за ним в комнату.

– Тебя не было довольно долго, – сказал он, когда я взгромоздилась на предложенное мне кресло.

– Да, – ответила я, решив в этот самый миг следовать своим инстинктам. – Я была далеко.

– Прошу прощения? – Он наклонил голову в мою сторону.

– Я была далеко, – повторила я громче.

– Ты в порядке? – спросил он.

Его голос был довольно низким, слишком низким для мальчика, подумала я.

– Да, – сказала я, – вполне. А ты?

– Я страдаю, – произнес он. – Но помимо этого я в порядке, вполне. – И неожиданно он резко добавил: – Чаю!

Он подошел к буфету, где на маленькой плитке стоял эмалированный чайник. Включил плитку и остался стоять рядом, нервно вытирая пальцы о брюки, пока чайник грелся.

Я воспользовалась возможностью осмотреть комнату: кровать, комод, на котором лежала черная Библия, гладильная машина. На стене над кроватью висела пара фотографий. Первая, в черной рамке, запечатлела мужчину в мантии, опирающегося побелевшими костяшками пальцев одной руки на стол, держащего раскрытую книгу во второй руке и с презрением смотрящего в камеру. Член городского магистрата Ридли-Смит – я уверена.

Вторая фотография, по размеру меньше первой, была в овальной рамке, похожей на бамбуковую. На ней бледная женщина в отделанном оборками белом платье подняла испуганные глаза от шитья с таким видом, будто ей только что сообщили трагическую новость. Она сидела на веранде, и на заднем плане, вне фокуса, виднелись экзотические деревья.

В ней было что-то знакомое.

Осторожными маневрами я подобралась поближе.

Невысокий человек выключил плитку, поднял чайник и налил нам обоим немного черной, как смола, жидкости.

– Твоя любимая чашка, – произнес он, протягивая мне фарфоровую чашку на блюдечке, украшенные большими синими анютиными глазками. По краю чашка была сильно выщерблена, и от щербинок расходились черные трещинки, напоминавшие карту Амазонки и всех ее притоков.

– Благодарю, – сказала я, отворачиваясь от фотографии. Надо познакомиться поближе, перед тем как я наберусь смелости спросить о женщине. – Я сто лет не пила хорошего чаю.

И это правда, если не принимать в расчет завтрак с Доггером.

Я заставила себя поднести чашку ко рту и мило улыбаться, пока едкая смесь разъедала мои вкусовые рецепторы. Это зелье, похоже, настаивали месяцами.

После очень долгой паузы он поинтересовался:

– Как Букшоу?

– Как обычно, – ответила я.

И это тоже правда.

Он жадно смотрел на меня поверх края чашки.

– Весной так красиво, – заметила я. – Весной всегда красиво.

Он печально кивнул, как будто не вполне знал, что такое весна.

– Член городского магистрата сегодня дома? – спросила я. Мне не хотелось рисковать и гадать, кто этот любопытный человек, в обществе которого я пью чай, – сын или брат мистера Ридли-Скотта. Я никогда не видела его в Святом Танкреде, всех прихожан которого я знала на глаз – от последнего дедули до новорожденного ребенка миссис Лэнг.