Алан Брэдли - Я вещаю из гробницы. Здесь мертвецы под сводом спят

Потом она перекрестила сначала лоб, затем сердце. Я подумала, какая морока – вывести размазанное красное пятно с ее белого накрахмаленного воротника.

– Прости меня, Господи, – промолвила она, складывая ладони под подбородком и устремляя восторженный взор почему-то на калейдоскоп цветов, являвший собой голову Иоанна Крестителя.

Адам извлек белый льняной носовой платок из кармана пиджака и окунул уголок в рубиновую влагу. Тщательно рассмотрев пятно, он коснулся его языком.

Ладно, почему бы и нет? – прикинула я. – Раз уж все остальные изучают эту жидкость…

Сняв оставшуюся белую ленточку с косички, я окунула ее краешек в расширяющуюся лужицу в тот момент, когда с лица святого упала очередная капля.

Адам глянул мне в глаза с выражением, которое ничего конкретно не говорило и в то же время сказало все – будто он мысленно подмигнул мне.

Не думаю, что викарий что-нибудь заметил. Он все еще был на пути к нам, неуклюже шаркая вдоль длинного ряда скамеек, отделявших нас от центрального прохода. Такое ощущение, будто ему потребовалась на это вечность, но наконец он добрался до нас и остановился рядом с Адамом и мной, безмолвно уставившись на кровавую жижу на полу.

Вот так положеньице! – должно быть, думал он. – Когда в отдаленной деревушке деревянная голова святого внезапно начинает плакать кровью, куда звонить? В полицию? Архиепископу Кентерберийскому? Или во «Всемирные новости»?

– Флавия, дорогуша, – сказал он, положив дрожащую руку мне на плечо, – сбегай во двор и приведи сержанта Вулмера, будь хорошей девочкой.

Мое лицо сразу же налилось краской, и в голове начало усиливаться давление, словно в вулкане Везувии.

Почему люди вечно так со мной обращаются? Командуют, как будто я специальная горничная, которая всегда под рукой на случай необходимости.

Я сосчитала до одиннадцати. Нет, до двенадцати.

– Конечно, викарий, – сказала я, мысленно прикусив свой язык. Только уже почти в дверях я шепотом добавила: – Может быть, заодно принести вам чашечку чая и печенье?

Сержанта Вулмера нигде не было видно. Синий «воксхолл» исчез, и я предположила, что полиция сделала свои дела и покинула нас.

Это объясняет, почему сержант так легко пустил меня в церковь. Моя хитроумная выдумка с «цветами для алтаря» оказалась потерей времени. Потом явилась Мег, громко хлопнув дверью, и деревенский констебль даже ухом не повел.

Мне следовало догадаться раньше. Полиция собиралась уезжать, а теперь их и вовсе нет.

Вот же досада. Честно говоря, я должна признать, что очень хотела возобновить старое знакомство с инспектором Хьюиттом. В настоящее время нас с инспектором связывали отношения, которые можно было охарактеризовать как ни холодные, ни горячие. На заметку: не забыть проверить, откуда эти слова, насколько я помню, из Откровения: «знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Отношения, которые, такое впечатление, резко становились холодными или горячими в зависимости от прекрасной жены инспектора Антигоны. Я еще не прояснила все зубцы и рычаги, воздействующие на наш несколько шаткий треугольник, но определенно не потому, что не хотела или не пыталась.

И не раз специально наталкивалась на эту тепло-прохладную богиню в надежде…

В надежде на что? Что она поклянется стать моей верной подругой и тайной наперсницей на веки вечные до конца времен, аминь?

Что-то в этом духе, предполагаю. Но дело не сработало.

Я дала маху, поинтересовавшись, неужели они не могут позволить себе детей на зарплату инспектора. Несмотря на любезный ответ Антигоны, я поняла, что причинила ей боль.

Хотя я не привыкла извиняться, я старалась как могла, но ее потерянные младенцы неделями снились мне по ночам.

Как они выглядели, думала я. Темноволосые, как она, или светловолосые и кудрявые, как инспектор? Мальчики или девочки? Они улыбались, когда она ворковала с ними, и пинались маленькими ножками? Какие прозвища она для них придумывала, и какие, в конце концов, им дали имена, перед тем как похоронить?

Материнство может быть жестоким занятием, решила я, и до конца непостижимым. Несмотря на ее кроткий вид, в жене инспектора было что-то такое, что невозможно познать.

Может быть, со всеми матерями так.

Я размышляла на эту тему, когда с главной дороги свернул черный «хиллман» и устремился в сторону церкви по дорожке, не предназначенной для автомобилей. Я сразу же узнала водителя: это Мармадьюк Парр, секретарь епископа.