Вера Авалиани - Персональный миф. Психология в действии

– И о чём будет разговор?

Бертран замотал головой, досадуя, что я не желаю понимать намеки. А может, и правда их не понимаю – не такой уж продвинутый у меня был немецкий язык в тот момент.

– Ну, тогда я должен спросить вас прямо – хотите быть для меня всем. – Прозвучало это, несмотря на текст будто из романа Дюма, в его устах естественно и честно.

– То есть – любовницей?

– Ну нет, официальной подругой. Я ведь не женат.

Я смотрела на него шокированно. Бертран, не обращая внимания на заглянувшую в кабинет секретаршу, поцеловал меня в губы. Его рот оказался очень жёстким и словно бы опасным. Но целовался он так, что у обоих дух захватило.

Секретарша – сухощаво-жилистая француженка, понимающе хмыкнув, прикрыла дверь. И привалившись к ней спиной, говорит приведенной ею группе людей на милом в своей картавости русском:

– Извините, но Их превосходительство занят. Уже. То есть теперь занят.

Вечером мы с Бертраном встретились возле отеля. Я была в своей коронной небесной синевы шёлковой парке и такого же цвета юбке. Мы бродили вокруг гостиницы – здания, похожего внешне на некий кабошон чёрного бриллианта – его окна – фонари были выпуклыми. Мы обсудили и это, но потом Бертран пригласил меня зайти, посмотреть его картины (я уже видела эти портреты голых женщин – несомненно оригиналы современных художников). Но я поняла его правильно и потому не стала напоминать, что портреты предшественниц для меня не окажутся новостью. Мы вошли, и, помогая мне снять моё синее чудо, он провёл губами по шее, а потом подул на неё. Я обернулась, но он не стал целовать меня в губы, а сразу наклонился к вырезу блузки и, буквально зубами отодвинув бюстгальтер, словно бы кусая меня, а не целуя при этом, всосал сосок.

Я осознала, что ноги у меня стали будто у надувной куклы, подогнулись. Он почувствовал это тоже и опустил меня на ковёр, стянув одним движением вверх бюстгальтер, блузку и юбку.

Я осталась в чулках с кружевной резинкой. Тогда она на мгновение застыл, потом просто спустил штаны и вошёл в меня. Как сразу же внутрь ворвалась струя, похожая на патронник. Я была разочарована, а он улыбнулся мне без всякого смущения, ободряюще: «Утром мы это повторим. Просто я полтора года не был с женщиной – из-за траура по матери, потом переезда сюда».

И вот он артистично, будто показывая фокус, развёл руками. Встав с колен, он вдруг опять замер, схватил со стола фотоаппарат и жестом попросил меня раздвинуть ноги – сфотографировал, как он выразился, орхидею.

Выбранная им потом композиция (к счастью, напечатал он снимки не здесь, а в Париже) – развёрстая алая щель с чёрными кружевами резинок чулок по бокам выглядела очень эротично, так же, как и моё лицо со сверкающими голодной похотью глазами – их, впрочем, я сделала такими специально для фото. И с этого начался наш роман, который во многом держался на том, что я чувствовала себя обворожительной, очаровательной – кем-то вроде Веры Холодной из немого кино. А он был не только любовник, но и ценитель, который нашёл свою, как он говорил, лучшую жемчужину. Впрочем, у Овнов по гороскопу – лучшая – всегда последняя на этот момент. Но я и думала, что буду просто последней. Но, забегая вперёд, скажу, что нет – не стала, к сожалению. Или к счастью. Прошло столько лет, но я так этого и не поняла. Всё же с дипломатами есть одна проблема – они забыли, как быть настоящими, самими собою.

Утром после первой нашей ночи раздался стук в дверь – принесли завтрак. Бертран поцеловал меня, поставив передо мной в постели поднос с едой и чашку с чаем. В халате с китайскими драконами он был почему-то похож на сурового тевтонского рыцаря. Так ведь он и был им по рождению. Порода так и вылезала их всех чёрточек его лица и совершенного, хоть уже и отяжелевшего тела. Одно место у него было такое, что не зря запечатлел его художник на одной из картин, висящих тут же в комнате. Среди прочих симпатичных ню. Я с юмором и отстранённо легко подумала тогда, что и мой портрет когда-нибудь будет написан по фотографии. Меня это не обидело и не смутило – всё же во мне живёт актриса, а вместе с ней способность к публичному обнажению…

Я растроганная отхлебнула чай, удобно поёрзав на подушке. Но мой рыцарь быстро снял поднос с моих колен, спокойно и без слов убрал от губ чашку с кофе и, буквально подкинув меня подведёнными мгновенно коленями под попу, насадил на красавца, торчавшего снизу из халата. Сперва я ойкнула, но по мере нарастания скорости мы оба стонали, скрипели зубами, а когда начались вскрики… стало слышно, как… как от наших стонов фонит микрофон. Явно и несомненно!