Влад Костромин - В Бобровке все спокойно (Шпулечник-3)

– Рота подъем! – заорал он, семенящей походкой мечась в темноте по дому.

Как-то умудрился налететь на пустое ведро из-под угля, стоящее возле котла отопления на кухне и добавил грохота.

– Пожар? – спросил из перегородки, делящей нашу комнату пополам брат. – Опять где-то горит?

– Я откуда знаю?

– Вить, ты чего? – не поняла спросонья мать. – Совсем того уже? Ку-ку?

– Сама ты ку-ку! Слышите? Ездят, приспешники! Это явный случай нарушения общественного порядка!

– Грозу да к ночи! Вить, угомонись. Поездят и перестанут. Брось эту чушь и выпей лучше молочка, а потом спать ложись.

– Не время молочко хлебать, когда страна и деревня в опасности. Что значит перестанут? Еще не знают, с кем связались, паразиты! – он зажег свет, снял с ноги ведро, плюхнулся в кресло, стоявшее в прихожей, закурил. – Я ловко и бесстрашно возьму их за хоботы! Я буду колоть глаза всяким западным мерзостям, преследовать и мучить преступный разврат и развратную преступность, не давать им малейшего отдыха, разить без промаха – вот мое призвание!

– Да заткнись ты уже! Проваливай к своим преступникам, безумец и дурошлеп!!! Баран безголовый!!! У тебя полный кавардак в голове!!!

– Безумству храбрых воспойте песню. Кричите, женщины, ура и в воздух чепчики бросайте.

– Гусена, сходи на разведку, – дал команду папаша, выпуская дым в сторону лампочки. – Надо предварительно изучить противника. Сам понимаешь: каждому овощу своя теплица, каждой грядке – свой корнеплод, каждой свекле – свой турнепс.

Я молча встал, оделся в отцовские обноски, вышел на веранду, обулся в дедушкины лапти, двинулся через сад на шум. Вышел на асфальт и попытался жестом остановить движущийся транспорт. После того, как они меня гордо проигнорировали, едва не сбив, я понял, что им непонятен язык русский. Вернулся домой.

– Чэ Пэ, там КамАЗ какой-то катается по асфальту. Из него кто-то истошно орет, – лаконично отрапортовал я.

– Может кого-то убивают? – осторожно предположил из своей комнаты Пашка.

– Преступление! – в диком восторге взвыл отец. – Я положу этому конец! Лед тронулся, господа присяжные заседатели.

– Ты то уж точно тронулся, – язвительно заметила мать.

– Командовать парадом буду я!

– Вить, иди спать, – вновь отозвалась из спальни мать. – Нечего народ баламутить.

– Что ты понтуешься как фезеушница 19? Ну тебя! – отмахнулся он и потопал в спальню. – Не мешай мне проявлять чудеса героизма и давать уроки мужества подрастающему поколению.

Я, подумав, что родитель решил лечь спать, погасил свет в прихожей и пошел на свой диван досыпать. Но не тут то было. Из спальни раздались топот и шуршание.

– Кто свет погасил?

– Я.

– А зачем? – спросил отец.

– Я думал…

– Молод ты еще, чтобы думать, – щелкнул выключатель и в залившем прихожую свете предстал папаша с ружьем и патронташем, облачившийся в свой жутко шуршащий и мерзко воняющий плащ. Напялил на голову снятую с лосиных рогов коричневую шляпу с вороньим пером. – Я ужас, летящий на крыльях ночи! Мой плащ гулко трепещет в ночи!

– Витя, по тебе психушка плачет, – вышла следом кутающаяся в бабушкину шаль мать. – Совсем малахольный стал. Лечить тебя пора.

– Ничего по мне не плачет! Я – утка по найму! Ты мне просто завидуешь! – огрызнулся папаша и обратил безумный взор на меня. – Гусена, вставай, пойдем со Злом бороться.

– Слабоумный! Ты хоть понимаешь, что несешь?

– Я несу людям защиту и справедливость!

– Ладно старший у нас без шапки спотыкается, поэтому придурковатый, да и с рождения был умом не крепок, но ты же в шляпе ходишь. Откуда у тебя эта дурь? – постучала она пальцем себя по виску.

– Умолкни, женщина! Там вершатся черные дела! Преступления против человечества! Пора скрутить мерзавцев!

– Вить, сам свихнулся, так ребенка-то хоть не тяни с собой.

– Да не лезь ты, куда не просят! Молчи, солитера!

– Что ты за ересь себе в башку втемяшил, прохиндей?

– Защита порядка не ересь, а священный долг супергероя! Шизофиллы среди нас!

– Сам ты шизик, разрази тебя гром!

– Гром бессилен передо мной.

– Разрази тебя Чернобыль! Зачем тебе ребенок? – настаивала мать. – Он и так хромой и убогий.

– А нечего было в него чугунами швыряться. Если он не пойдет, то кто будет за мной бороны носить?

– Какие еще бороны?

– Те, что ты под окнами от нечистой силы разложила. Мы две из них возьмем. Из-под окон детей. Сделаем из твоих темно-суеверных борон светлые бороны правосудия!