Влад Костромин - В Бобровке все спокойно (Шпулечник-3)

– Витя, не богохульствуй, борона тебе в глотку! Ты буйно помешанный! Он надорвется от борон!

– Ничего не надорвется, они легкие. От мешка мяса не надорвался и тут донесет.

– Витя, ты скотина бесчувственная! Если ты больной на два полушария, то иди! Мелкоползучие безумцы, тьфу на вас! Но помни, икнутся тебе еще эти бороны! Есть же такие черти безрогие, прости Господи, что никаким танком не убьешь!

– Помолчи, невротичка! Бинки, ты как миссис Гадсон, ха-ха-ха.

– Потроха! – злобно огрызнулась мать. – Когда уже ты сдохнешь, чучело вороватое?!

– Я бессмертен, дура! За мной, Гусена!

Я обреченно встал с дивана и потопал вслед за возомнившим себя героическим селезнем отцом.

– Святой кол тебе в печенку! – кричала ему вослед мать. – Толку от вас, как от груздей-чернушек! Туляремия и чума вам навстречу!

– Бороны возьми и догоняй меня, – скомандовал отец во дворе. – Я гидромелиорация, переходящая в ирригацию! Вперед на крыльях ночи, навстречу подвигам!

Я взял бороны и поспешил за ним, стараясь в темноте не напороться на зубья борон и сучья яблонь. Папаша ломился сквозь ночной сад, как дикий вепрь сквозь золото пшеницы. Дошли до асфальта.

– Перекрывай боронами проезжую часть, – распорядился он, прячась в высокую траву. – А я в засаде засяду. Покажем лиходеям-душегубам, где раки жируют.

Я так и сделал. Вскоре со стороны фермы показался свет фар, послышался сигнал и вопли. Скорость была небольшой, машина не перевернулась, налетев на зубья, но большая часть колес пришла в негодность. Хлопнули дверцы и из кабины выскочили две темные фигуры.

– Что это такое? – поинтересовался один, рассматривая бороны.

– Я борец с преступностью! – раздался крик ему в ответ и, громко шурша, поднялась фигура в черном плаще. – Я ужас, летящий в возке по первой по пороше! Я Ленин и печник! Я щенок, напрудивший на ваш половик! Трепещите же, наймиты мирового империализма!

– Что это? – переспросил второй, изумленно таращась на папашу.

– Я утка два ноля! – надрывался отец. – Я гнутый гвоздь в вашей подкове! Я – Черный плащ! Весь преступный мир впадает в панику, как только услышит меня! Я человек и пароход! Я борона под вашими колесами! Я Пиночет, топчущий ваши фуражки!

– Сумасшедший какой-то, – начали переговариваться возмутители спокойствия, неуверенно косясь на это пугало. – Местный дурачок, наверно. Не спится спьяну, вот и вылез на дорогу.

– А что за палка у него в руках?

– Не знаю.

– Ну вот, приличия соблюдены. Эй вы, обезьяны!

– Мы? – переглянулись хулиганы.

– Видите тут других обезьян? Погодите как, – папаша гулко хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл. – Извлек откуда-то из-под плаща покрытый гудроном противогаз с вырезанной нижней частью, швырнул мне шляпу. – Держи, Гусена.

Напялил маску на себя.

– Гусена, шляпу!

Я вернул шляпу, он нахлобучил ее на обтянутую противогазной резиной голову. У приезжих отвисли челюсти от всей этой пантомимы. Они попятились к машине.

– За дурачка меня держите? Лежать, бузотеры!

Раздался выстрел. Дробь хлестнула по железному борту.

– Ты чего?! – истошно заорал кто-то из варнаков. – Совсем одурел?!

– На землю, уроды! Лежать, козинаки проклятые! Я ужас, рыскающий в ночи! Я геморрой, возникший от сидячей работы!

Хулиганы послушно рухнули на асфальт, сопроводив падение матом и жалобами на отбитые части тела.

– А-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха! Трепещите передо мной, презренные преступные черви! – Папаша опасливо подобрался поближе и перезарядил стреляный патрон.

– Оруженосец, попинай стиляг, для памяти. Уважительнее будут, наглецы городские.

Я подошел к лежащим «козинакам» и начал пинать.

– Резче пинай, Гусена, резче! Что ты как бабу по жопе шлепаешь? – войдя в раж, он взобрался на дорогу и от души приложился сапогом под ребра лежащему. – Раздавлю как таракана! Вот так надо! Лежи, проклятый нарушитель! – ткнул стволами в затылок пытавшемуся защититься. – Завалю, скоты безродные! Я прокурор, ведущий вас в ЗАГС! Я матерый линь, пожирающий беспечную личинку стрекозы! Будете у меня как немцы под Вязьмой! Не дергаться, неполноценные существа! Гусена, мочи подлюку! Топчи яйцеголового супостата! – командовал мне.

Пришлось сломать одному супостату пальцы на руке.

– Вот молодец, Гусена! – обрадовался Черный плащ, слушая невнятные вопли и проклятия пострадавшего. – Надолго нас запомнят, сквернавцы. Надо связать отпетых негодяев, чтобы подвергнуть суду.

– Линча? – уточнил я.