Александр Содерберг - Сын за сына

– Поговорим? – Его голос гремел низкими тонами.

Он вошел в комнату, выдвинул стул из-за стола, показал Софии на кресло – оно все равно было для него слишком маленьким. Йенс нашел место у подоконника и прислонился к нему.

Михаил сидел, уперевшись руками в колени, широко расставив ноги; его пах источал тестостерон.

– Я знаю, что Ханке скрывается, – начал он. – И что Ральф с сыном Кристианом редко бывают вместе из соображений безопасности.

– Ты знаешь у них кого-нибудь? – спросил Йенс.

– Возможно.

– Спросить можешь?

– Нет.

Михаил смотрел на Софию, как будто пытался лучше вспомнить ее.

– София, – прогремел он.

Она молчала.

Асмаров потер подбородок большим пальцем.

– Жизнь к тебе несправедлива?

Этот вопрос можно было принять за сарказм. Но его задал Михаил. Он не вкладывал в него какие-то другие смыслы. София задумалась над его словами, несколько раз прокрутила вопрос то так, то этак и пришла лишь к единственному ответу.

– Да, – ответила она. – Жизнь несправедлива ко мне.

Он сверлил ее глазами. Ей показалось, что вопрос был задан, чтобы протестировать ее. Возможно, проверить ее честность, отношение, ее взгляды. Кто она в этой истории, жалеющая себя мать?

– Ты изменилась? – спросил Михаил.

– В смысле?

– Такое впечатление.

– Тогда, скорее всего, да, – сказала она.

На время его глаза подобрели, как будто он понял ее; потом мужчина отвел взгляд и снова превратился в свое большое угрюмое «я». Затем встал, взял куртку, достал из внутреннего кармана сложенную карту и расправил ее на кровати.

На карте был изображен Мюнхен с окрестностями: черные отметки то тут, то там, обведенные адреса, стрелки в углу, направленные к краю и выходящие за пределы карты. Михаил ткнул большим указательным пальцем в середину карты, центр Мюнхена.

– Тут отмечена недвижимость, которую я помню со времен, когда работал на Ральфа Ханке. Некоторые здания – офисы, другие – жилые дома; есть конспиративные квартиры и просто помещения без определенного значения; многие дома пустуют.

София показала на стрелки, которые указывали в противоположную от города сторону:

– Что они обозначают?

– Три фермы. Дачи, охотничьи домики, за́мки… не знаю, как они называются, – Михаил закашлялся. – Но они крупные. Расположены по отдельности и окружены обширными участками земли. – Он посмотрел на Йенса и Софию. – И это только здесь. У него есть владения по всему миру.

– Начнем отсюда, – сказал Йенс.

– О’кей, – произнес Михаил, мысленно изобретая план действий; на вид давалось ему это мучительно. Он потер глаз указательным пальцем. – Оружие у вас есть?

– Нет.

– Люди?

Качание головой.

Михаил приподнял одну бровь.

– Ты и я против Ханке, без оружия? – спросил он.

Йенс взглянул на Софию, а потом снова на Асмарова.

– Да, – ответил он.

София и Йенс швырнули сумки в свои номера, спустились вниз в вестибюль. Там их встретил прилипчивый кошмар, когда пианист заиграл « Strangers in the night » [20]. Вдобавок он начал петь… лучше б он этого не делал.

Они заказали еду из барного меню.

– Спасибо, Йенс, – сказала София. – Спасибо, что помогаешь мне.

Он молча ел.

– У нас есть другой выбор? – спросила она.

Йенс недоумевающе посмотрел на нее.

– Можем ли мы действовать как-то по-другому? – добавила она.

Он покачал головой:

– Нет…

В дверь позвонили. Очень поздно для вечера буднего дня. Антония завернулась в халат, вышла в прихожую и открыла дверь. Она не ожидала увидеть там Майлза Ингмарссона.

– Привет.

– Привет.

Тишина.

– У тебя будет минутка?

– Минутка для чего?

– Для разговора.

– Разговора?

– Да, разговора.

– О чем?

Он начал терять терпение.

– Так ты меня впустишь или нет?

Антония сделала чай. Майлз сел за кухонный стол и взглянул в темное окно.

– Это южная сторона? – спросил он.

Антония клала чай в ситечко. Сначала она не услышала вопроса – не была готова к такому обыденному разговору.

– Да, южная.

– Наверняка днем жарко, когда светит солнце.

Антония повернулась к Майлзу. Она могла либо ответить, либо проигнорировать его ремарку. Вообще она хотела попросить его перестать молоть чушь, но по какой-то причине не сделала это. Напротив, смягчилась и расслабилась.

– Да. Здесь становится очень жарко. Особенно летом.

Они переглянулись. Антония робко улыбалась – наверное, в знак благодарности, что они сейчас, после бессодержательного унылого разговора, непонятным образом оказались на одной волне.