Станислав Родионов - Опасная любовь. Засекреченный пикник

— В своих Апатитах?

— Здесь, за этот месяц.

Оперативники дружно помолчали, потому что все их версии начали сыпаться. По крайней мере, утонувший жениться вроде бы не мог. Значит, не он.

— На ком женился? — Палладьев не удержался от резонного вопроса.

— Да вон на той, — кивнул он на капитана. Палладьев достал изъятую фотографию и протянул Рябинину. Они с капитаном разглядывали долго и как бы непонятливо.

— На какой женился? — спросил Рябинин.

— На симпатичной, на правой.

— Откуда вы знаете?

— Фотку-то в письмо вложил. Ну, и поделился, что жена ему в дочки годится. Как принято у артистов. Писал, что с этой женой куда-нибудь на время смоются отдохнуть…

— Где письмо?

— Выбросил, а фотку оставил.

— Что он ещё писал?

— Я и говорю: башка ломом подпоясана. Про тёплые воды, про ангельские грибочки…

Палладьев смотрел на майора, ожидая его комментарий; Леденцов поглядывал на Рябинина, дожидаясь первых слов следователя. Рябининские же мысли сталкивались и отскакивали, как шары в лототроне… Выходило, Мамадышкина была права, что Марина сбежала с мужиком. Выходило, что в парке утонул не Сомов… А как же хибинская флора в его кармане? Ангельские грибочки. Выходит, их собирала Мамадышкина для Марины? Для Сомова?

Рябинин обратился к Напрасникову:

— Сейчас вы с капитаном съездите в гостиницу за паспортом, а потом глянете на своего приятеля.

— Гляну… Зачем?

— Он или не он. Называется опознание.

— Что же, я Афанасия не узнаю без всякого опознания?

— Придётся съездить в морг. Казалось, его мясистые веки отяжелели так, что были готовы закрыться. Он потоптался уж совсем по-медвежьи и спросил обиженным голосом:

— Зачем же… в морг?

— Может быть, и напрасно, — успокоил его Рябинин… Знает ли Маринина родительница, что дочка вышла замуж? Да и вышла ли? За кого — за утопленника? А где жених?

— Сергей, ангельские грибочки — это?

— Содержащие псилоцин и псилоцибин. Наркотики растительного происхождения.

— Выходит, Мамадышкина с Палладьевым ходила за ними для Марины. Только я не понял, кто и зачем на них напал?

— Сергей, наркотики же! Побережье захватила наркомафия. Грибки растут ведь только на Плескачёвом озере. Милиция борется.

Рябинину не давала покоя одна мысль… В желудке Сомова были эти грибки. Нормальный человек есть их не станет. Но где там нормальность, если наркота? Такая и женитьба…

Палладьев со свидетелем вернулись. На лице Напрасникова были изумление и страх:

— Афанасия… утопили…

— Так, посидите у дежурного. А мы берём Артура — и в коттедж.

Несколько коттеджей стояли вразброд. Каждый претендовал на какую-то архитектурную особинку, но поскольку все были из красного ничем не отделанного кирпича, то казались на одно какое-то краснорожее лицо.

Мамадышкина переминалась у входа.

— Мы к вам в гости, — сообщил ей Палладьев.

— А я не звала.

— Не в гости, а с обыском, — поставил всё на своё место Рябинин и тут же поправился: — Вернее, с осмотром нежилого строения.

— А зачем Артур? — Ему Мамадышкина удивилась больше, чем оперативным работникам.

— Он ищет невесту, — веско объяснил Рябинин, приглядываясь к Антониной реакции, которой, однако, не последовало. Чёрная, высокая, несгибаемо-прямая девушка казалась длиннющей головешкой, которая того и гляди задымит.

Они начали осмотр. Мебель, два телевизора, неясные картины, множество ковров… Стены одной большой комнаты обиты ими, и голоса здесь тухли, словно их задувал ветер. Пахло травами, почему-то в этом дворце неуместно, как духами в казарме.

Поверхностный осмотр ничего не дал. Майор задержался в ковровой глуховатой комнате. Где же здесь окно? И что за узкий прогал, ничем не прикрытый: забран на китайский манер лакированными узкими дощечками. Подошедший капитан встал перед ними, как в музее перед картиной. Дощечки отозвались лёгким колыханием, потому что висели на шнурках. Заинтересовался и Рябинин. Дощечки вновь слабо колыхнулись, но не воздухом, который нагнал следователь. Казалось, что с той стороны дует кто-то большой и сильный.

— Сквозняк, — заметил Рябинин.

— Значит, там помещение, — решил капитан и оттолкнул занавесь.

Там была дверь из крепких потемневших досок — дуло из-под неё. Палладьев дёрнул за ручку сильно, но дверь даже не крякнула. Ничего не оставалось, как уставиться на Мамадышкину.

Она изучала пол и, похоже, намеревалась носком сапожка кокетливо отковырять паркетину.