Валерий Уколов - Равнина Единорога

– Получается, этот ветер, этот ваш Единорог защищает вас, требуя взамен ту самую жертвенную плату.

– Так было до случая с Арканием. Сейчас ветер приходит и уходит. Жертвы случаются по неосторожности и самонадеянности. Наша жизнь ненадолго замирает, мы привыкли, а дальше все продолжается как прежде. Только в последние годы кое-что изменилось. Единорог стал приходить с огромными, под стать себе, молниями. С ними мы не знаем, как бороться, здесь мы бессильны.

Легат возбужденно перебирал в памяти услышанный рассказ.

– Хорошо – заговорил легат – Тогда как быть с тем воином-чужестранцем, которого Арканий нарисовал в храме. Для чего ему тогда убивать Единорога? Если верить картинам, Единорог должен пасть от руки воина. Кто тогда сможет вас защитить от варваров? Что вам про это сказал Арканий?

Копер Вервий перевел дух. Он делился сокровенным знанием своего народа, которое было трудно понять и еще труднее объяснить.

– Мы не знаем, как именно и отчего происходят события. У нас нет правильного решения, потому что мы не знаем кто он, этот Единорог, неведомый посланник неизвестной силы. Арканий что-то почувствовал. Он решил заглянуть во чрево Единорога и ему это удалось.

Семениус вопросительно посмотрел на копера Вервия, ожидая продолжения. Копер, понимая неверие Семениуса, подыскивал подходящие слова и интонацию, боясь, что легат оборвет разговор.

– Здесь и скрывается главная тайна. Арканий видел отдельные фрагменты. Он не смог буквально растолковать увиденное им пророчество. Озарение пришло к нему позже, когда ветер вернул его на землю. Все изменилось и вскоре появились картины в Храме. А еще Арканий сам изменился, ветер изменил его. Говорить он стал мало, а нам поведал только о ненужности жертв и о чужестранце. Про то, как ветер забрал его самого, как все произошло внутри, он никогда не рассказывал, лишь однажды обмолвился о страхе.…Впрочем, в тот момент, мне кажется, он осознал свою истинную миссию в этом мире. Он должен до конца узнать все об этом воине-чужестранце, о его связи с судьбой нашего народа.… В следующий сезон ветра на равнине стоял единственный человек. Арканий в одиночестве ждал прихода ветра. И в тот раз Арканий ушел навсегда, нам оставалось ждать чужестранца. С той самой поры минуло много лет.

Молчание длилось, пожалуй, слишком долго. Копер Вервий, заново пережил события прежних времен и под их тяжким грузом воспоминаний безмолвно смотрел на бескрайнюю, величественную равнину. Хладнокровие возвращалось к Семениусу.

– Вы живете во власти странных видений и наделяете ветер деяниям богов.

– До настоящего ветра осталось не долго.

– Я верю в ветер. Я не верю в Единорога.

– И все же, когда придет ветер…

– Ты не слышишь меня?! – легат, повысив голос, остановил копера – Можете продолжать верить в свои легенды, но я – не ваш мифический воин-чужестранец.

Семениус отчетливо осознал, в каком плену иллюзий живет странный народ. Разговор должен был закончиться. Копер Вервий понял это и коротко попрощался.

Величайший из городов не спал. Звуки ночного города неясным шумом долетали до императорского дворца, расположенного на дальнем холме. Чистый весенний воздух хранил свежую ночную прохладу. Весенний сад императорского дворца очаровывал ароматами молодых распускающихся яблонь и нежных цитрусовых. Запахи города не долетали до дворца и зацветающие первые цветы, наполняют воздух сладким благоуханием. Вместе с приходом теплого ветра с берегов Африки возвращалось разноперое птичье сонмище, принеся яркое, шумное многоголосье. И тогда императорский сад, подобно остальным садам Рима, наполнялся новой жизнью, которая теперь, кажется, никогда не останавливалась и едва к середине ночи, как затихал городской шум, покой нарушала безудержная трель ранних певчих птах.

Сегодня одна из таких ночей. Но вместо пьянящего весеннего сна велся рассказ, завораживающий и интригующий императора настолько, что в порыве он вставал и произносил слова, обращаясь вовсе не к гонцу, который вел рассказ, а куда-то далеко в сторону:

– По началу, мне казалось, что Единорог – это Рим.…

Он произнес это с интонацией нерешенной загадки, в голосе были слышны сомнение и удивление. Император увлечен необычной историей, она занимала его. Он расспрашивал гонца, рассуждал, а затем велел продолжать. Пока императора интересовала только легенда странного народа.