Джулия Хиберлин - Янтарные цветы

Читай: не мой монстр. С арифметикой у меня все нормально. Ему было пять лет, когда меня швырнули в могилу.

Эффи разглядывает мое горло: там наверняка сейчас пульсирует жилка. Одна слеза скатывается на старинную инструкцию с рисованной кофеваркой на обложке. Я начинаю методично выстраивать баночки со специями в ровные ряды.

И давно Джо это знает? Полиция успела поймать его, допросить и отпустить под залог. А сама Джо успела исследовать образцы почв. Давно, стало быть.

Но я не должна на нее сердиться. Проводя анализ земли, она наверняка понимала, что результаты не сильно меня обнадежат.

Мой монстр все еще на свободе.

На сей раз, когда дверь открывается, это я стою на пороге и хочу войти в дом.

Внимательно разглядываю его лицо – и сердце сжимается.

Я молча умоляю его увидеть меня насквозь, всю, до конца. Черноокую Сюзанну, которая беседует с покойниками, и художницу, которая сутками терзает краски и ткани, пытаясь доказать себе, что внутри ее еще осталась красота. Мать, которая назвала дочь в честь любимого папиного питчера – и бегуна, который никогда не останавливался.

– Выглядишь ужасно, – говорю я.

– Зачем ты пришла? – Билл при этом обнимает меня за талию и притягивает к себе.

В последние несколько дней мы почти не созванивались и не переписывались. Похоже, Билл все это время даже душ не принимал. Мне все равно. От него пахнет жизнью. Его подбородок царапает мою щеку, как наждачка. Наши губы соприкасаются, и на одно-единственное мгновение в мире не остается больше никого и ничего.

– Плохая идея, – говорит он, отстраняясь.

– Мои слова.

– Серьезно. Я еле живой. Давай лучше угощу тебя пивом, и мы поговорим.

– Как ужасно… про Террела. Как все ужасно!

– Да. Согласен, – мрачно кивает он.

– Прости, что так сдержанно говорила по телефону. Просто я была… потрясена.

Он пожимает плечами.

– Следующая инстанция – Апелляционный суд США. Горстка идиотов и бюрократов. Если с «хабеас корпус» у нас был реальный шанс, то тут его почти нет. Садись, я принесу пиво.

Он исчезает в коридоре, а я остаюсь одна – разглядывать его жилище, в котором оказалась впервые. Картины на стенах я изучаю с той же дотошностью, с какой другие люди обычно смотрят на корешки книг или коллекции музыкальных дисков. Ну или раньше смотрели. У Билла на стенах висят неплохие современные принты в красных, зеленых и золотистых оттенках. Не слишком красноречиво – в душу хозяина через эти картины не заглянешь. Вот и славно, не хочу сейчас нарушать свой пузырь.

Я выбираю кожаное кресло сливочного цвета и принимаюсь гадать, что теперь будет с хорошенькой практиканткой по имени Кайли, которую я заставила выдать мне домашний адрес Билла. Когда я сегодня появилась в подвале Энджи, она тоже была на последнем издыхании. Последней каплей стали мои заплаканные глаза, водительское удостоверение и спутанная тирада о святом Стефане, которого до сих пор побивали камнями над бывшим столом Энджи. Кайли изо всех сил старалась не глазеть на мой шрам, но скрыть восторг от встречи с живой легендой не смогла.

Благодаря всему этому я сейчас нахожусь в переоборудованном гараже 60-х годов постройки, который, по моим прикидкам, стоит теперь не меньше шестисот тысяч долларов. Он угнездился среди ручьев и деревьев Тертл-Крика – знаменитого района Далласа, где раньше был лагерь индейцев. Игра света на деревянном полу, потрясающий камин из белого кирпича с закопченной решеткой, даже концентрические круги от кофе на журнальном столике рядом с ноутбуком – все это мне очень нравится. А вот картины не очень. Они явно подобраны в тон подушкам и шторам.

Билл возвращается с двумя бутылками «Сент-Поли герл». Приятно думать, что он запомнил мой любимый сорт пива и специально им запасся.

– На случай, если тебе интересно, – говорит он, обводя рукой комнату, – я здесь временно поселился. Мой отец на старости лет решил заняться недвижимостью. Наверное, это лучше, чем проматывать деньги в Чокто. А моя мама – декоратор. Меня попросили здесь пожить, чтобы у дома был «обжитой» вид. – Билл делает глоток пива и садится напротив. – Должен сознаться, Кайли позвонила и предупредила, что ты заглянешь.

– Чтобы ты успел приготовить ружье, – улыбаюсь я.

– Ну, мне не впервой.

Я меняю тему.

– Сколько раз тебе удавалось добиться отсрочки смертной казни?

– Отсрочки? Раз пять или шесть. Обычно это и есть главная цель. Продлить жизнь, насколько это возможно. Если уж ты загремел в камеру смертников в Техасе, от инъекции тебя вряд ли что-то спасет. Добиться оправдательного приговора мне удалось лишь однажды. Но главной в том деле была Энджи. У меня это не основная работа. Да ты и сама знаешь.