Вениамин Рудов - Тусклое золото

- Будь дома,- сказал он.- Вечером встречусь с тобой. Кстати, и матери своей передай, что хочу побеседовать с нею. Пусть тоже присутствует при нашем разговоре. Да ты не смущайся,- добавил он.- От родных скрывать нечего…

Когда парень вышел, Дудин с удивлением посмотрел на своего помощника:

- Что вам вдруг вздумалось включить парнишку в предстоящую операцию? Я не убежден, что это правильный шаг.

Шариков задумчиво повел бровью:

- Можно отменить, если вы, конечно, настаиваете.

Но мне кажется, что для его же пользы не мешало бы взглянуть на своих бывших дружков в другой обстановке. Пусть своими глазами убедится, из какой грязи ему помогли выбраться. Это лучше всяких словесных доказательств.

- Быть по-вашему,- согласился Дудин.- И коль так,- поднялся он на ноги, разминая затекшую спину,- познакомьте его сегодня же с Димой Колчиным и Бирюлей. Жаль, что не подсказали вы эту мысль, пока оба они и Малевич здесь были.

- Ничего, это я сделаю вечерком,- несколько торопливей обычного заверил Шариков.- Теперь и я ученый.- И хоть сказано это было почти веселым тоном, в словах прозвучало смущение. Он надел фуражку, готовясь уйти, но, подумав, сказал: - Я Малевича сейчас и повезу к ним. Да, правильно. Мы с вами хорошо знаем Иннокентия. Он трусоват, но может решиться на крайний шаг. Не один Гена свидетель. Малевич не менее важный обвинитель! Что, если…

Майор не дослушал:

- Правильно, Валентин Иванович. Мысль верная. Не мешкайте. Поезжайте сначала в лагерь, лично удостоверьтесь, что Геннадий хорошо обеспечен. Остальное я подготовлю к вашему возвращению.

До полудня в усадьбе Каленников царила дремотная тишина. Никто из ее обитателей во дворе не показывался. Дом стоял на отшибе, поблескивая на солнце цинковой крышей. Высокий дощатый забор надежно охранял хозяев от любопытных глаз посторонних. С давних пор Каленники жили замкнуто, обособленно. Соседи все переселились со своих хуторов в ближайшее село, и лишь одна эта мрачная в своем одиночестве и безмолвии усадьба напоминала о давно позабытой «столыпинщине». Хмурым и неприветливым выглядел дом, окруженный с трех сторон стеной леса.

С самой ночи Николай Малевич и Дима Колчин удобно пристроились на раскидистом дубе. От Шарикова они знали и как вести себя, и что делать, и как с ними будут поддерживаться контакты, если изменится обстановка. С высоты хорошо просматривался дом и прилегающий к нему обширный двор, сплошь застроенный какими-то сараюшками, хлевами, будками. У колодца в луже барахтались утки. Лупоглазый теленок лениво нюхал воду в корытце…

Беззвучно, как тени, подошли старшина и Антон Бирюля. Они о чем-то пошептались с Димой и, маскируясь в густом ельнике, скрылись за углом высокого забора.

Часам к двум усадьба ожила. Через двор проковыляла старуха, скрылась в сарае и снова появилась с лопатой в руках, направилась в сад.

Потом просеменил старик. Николай даже зубами скрипнул: на старике тот же чесучовый пиджачишко, в руках тяжелая палка. Опираясь на нее, он обошел вокруг дома, подошел к крыльцу.

- Хватит дрыхнуть! - крикнул он в открытую дверь. И постучал палкой о крыльцо.- На том свете отоспишься.

Заспанный, с опухшим лицом, в дверях появился Иннокентий. Одутловатое, измятое лицо, заношенная одежда. Настоящая образина! От неожиданно нахлынувшей злости у Николая сжались кулаки. Сонливости как не бывало.

- Вон твой дружок выполз,- тихонько шепнул Дима.

Николай промолчал. Все внимание его было приковано к ненавистному человеку. В голову пришла до нелепости дикая мысль - броситься на Иннокентия, заломить руки за спину и бить, бить, пока не рухнет он на землю. В порыве нахлынувшей ярости не хотелось думать, что пресвитер одним ударом может умерить юношеский пыл. Удержал приказ майора: не обнаруживать себя, наблюдать молча, фиксировать в памяти все происходящее в доме Каленников.

Отец с сыном перебросились несколькими словами, и старик подался со двора, что-то мурлыча себе в усы. Пресвитер выждал, пока отец скрылся в лесу, подошел к колодцу, нагнулся над срубом.

Из сада вышла старуха со свертком в руке, передала его Иннокентию.

- Гляди, прячет,- скороговоркой зашептал Дима, заглядывая через плечо Николая.- Что это?

- Будто не знаешь,- выдохнул Николай, провожая глазами сверток, который пресвитер опустил в колодец на длинной веревке.

Дима сгорал от любопытства:

- А что? Что?

- Золото, вот что! И не говори больше, услышат.