Вениамин Рудов - Тусклое золото

Иннокентий нетерпеливо перебил:

- Мне твоя проповедь, как чирей на заднем месте! Дело говори. Скоро светать будет.

Старик отмахнулся:

- Помалкивай и слушай, коли своего ума мало. Чего зубы скалишь? Ежели пораскинуть мозгой, то по закону к тебе не придерется никто. Вот он, новый-то уголовный кодекс.- Старик любовно похлопал рукой по книжечке в серой обложке.- Небось и в руки не брал?

- А на кой она мне? Кому нужно, тот нехай и читает.

- И опять же дурак! - отрезал старший Кален-ник, сплюнул в сердцах.- Словами бросаешься, что пустобрех какой. А книженция эта умная. Дай бог, тебе бы сотую долю знать, что в ней разъясняется.

Недаром Иннокентий был сыном своего отца: смекалкой его природа не обделила, понял, что старик заходит издалека, клонит к чему-то. Но куда - не дошло пока. Спросил:

- На кой мне сказки твои?

Отцовские глазки хитро блеснули:

- То-то и оно, что не смыслишь ни шута. Против тебя кто свидетель есть? Скажи.

- Свидетель?

Редкая бородка Каленника торжествующе взметнулась кверху, а скрюченный палец нацелился сыну в наморщенный лоб:

- Дошло?

Иннокентий пожал плечами:

- Развел турусы на колесах…

Тоненький смешок отца заставил умолкнуть.

- То-то же, что нет никого! Уразумел теперь, что один мальчишка супротив тебя, да и тот толком не знает, кто ты и что ты? Об этом подумал? Видать, нет.

А полные штаны наклал… Отца за грудки хватать, лишь на то и хватило умишка…

Лицо Иннокентия прояснилось,- прав старик, тысячу раз прав! И как только самому не пришла в голову такая простая истина!

Но, видно, отел думал иначе:

- Ничего тебе не ясно. Мальчишка, хоть и неважный свидетель, а все ж… Всякий сверчок нагадить может, ежели его вовремя не того… Вошка и та кашляет.

Иннокентий свел брови в узел, вместе со стулом придвинулся к столу:

- Опять не пойму, о чем толкуешь. Загадки мне не закручивай, устал я от них. Толком скажи, что нужно делать.

Старик поднялся, ощерил в зевке рот, еще полный крепких зубов:

- Пойду досыпать. Да и тебе пора убираться, пока не рассвело.- И направился к выходу.

Иннокентий вскочил, загородил дверь:

- Постой, батя. Раз начал, до конца скажи: убирать сопляка?.. За это, в случае чего, шлепка полагается! Куда ж толкаешь меня?

Старик поморщился, недовольный возвратился на место. За окном серел рассвет. Голосили петухи. Над левадой низко стлался туман. С явной неохотой старик отвернулся от окна.

- Хошь не хошь, придется тебе оставаться. Уходить поздно - светает. Утром обо всем потолкуем. Сейчас давай, что принес.- Он ткнул пальцем в живот Иннокентия.- Неплохо смастерил. Ишь, поясочек какой придумал! Не всякий догадается, где золотишко искать.

Отцовская похвала не тронула:

- Не дам. И это зажилишь.

Старик снисходительно усмехнулся:

- Опять же дурак! Боишься, что в могилу с собой унесу? Все твое будет.- Зевнув, добавил: -Подкинь маленько Виктору, и делу конец. Вот весь мой сказ.

- За какие такие заслуги я должен ему подкидывать? - Иннокентий подозрительно посмотрел в прищуренные глаза отца.

А тот лишь укоризненно покачал головой, нехотя обронил:

- Трясешься, как жмот. С мальчонкой сам, что ли, будешь возиться? Умник…

- Ну и ну! - впервые осклабился Иннокентий.- Тебе, батя, в министрах ходить, ей-богу!

По мере приближения к штабу пограничников Николай терял последние остатки спокойствия. Всякие страхи мерещились. Вот сейчас, как только войдет в эту зеленую калитку, начнется допрос! Само слово «допрос» вызывало в душе такое, что даже бросало в дрожь. Медленно, очень медленно шел он за старшиной, как можно дальше оттягивая предстоящие, нарисованные воображением страсти.

Вот и калитка. За нею часовой в зеленой фуражке, строгий, подтянутый, молчаливый. Под натяжением пружины калитка громко хлопнула, и Николай вздрогнул. Даже коленки задрожали. Николай остановился, умоляюще взглянул на своего провожатого:

- Товарищ старшина…

Кубладзе, как умел, успокаивал растерявшегося юношу:

- Не бойся, понимаешь? Ничего не бойся. Расскажи майору все до копеечки: про золото, про конверты. Я тебя учить не стану. Выкладывай сам.

Только по-честному. На допросе не крути. Самому после станет легче.

Легче… Снова слово «допрос» хлестнуло по взбудораженному сознанию. Вспомнились слова Иннокентия:

- Им только попадись, душу наизнанку вывернут! Это они умеют…

И подумалось: «Сейчас начнут». Как это будет происходить, представлялось туманно. Было ощущение глухого беспокойства, опустошенности. Шаг, еще шаг. Одна ступенька, другая, третья. Николай сбился со счета, плетясь вслед за старшиной наверх. «Ну и пусть,- успокаивал он себя,- пусть допрашивают. Что я такое сделал? Выпивал дважды… Клаву провожал… Вот сейчас с конвертами этими…» Им овладело одно желание: чтобы скорее закончился допрос.