Виктор Черняк - Куклы Сатила. Разработка сержанта М

Ночью можно присесть и прислушаться к собственному телу, разгоряченному бегом по едва видимым тропам сквозь бурелом и нагромождение больно царапающих ноги камней. Тело живет в том же ритме, что и трава, так же дышит, как небо над головой, надо только прислушаться — и откроется удивительная гармония мира.

Страшно. В прошлый раз, когда он — охотник — прислушивался к шепоту трав и току крови по телу, чуть не прозевал огромную кошку, хищница растерзала бы его на части. Кто спас? Может, и трава. Ему показалось, травинки зашептали громче, зашумели, как гомонят люди племени, когда приходит пора делить добычу. Охотник успел отскочить в сторону. Кошка ушла, злобная тварь знала: если сразу не заломать человека, вторая попытка скорее всего обречена на провал — человек хитер, силен и ничего не хочет так сильно, как выжить. А кошка? Только стремится набить утробу и уснуть.

Сегодня ночью охотник должен обязательно победить — добыть пусть маленького зверя, чтобы дать мяса умирающему отцу, подкормить старика тайком от вождя. Мясо все должны сдавать вождю, вождь один решает, что кому причитается. Вождь не ошибается никогда. Много лет предводитель только тем и занимался, чтобы никто и никогда не усомнился: вождь не ошибается. На охоту глава племени не ходил, следил за порядком на стоянке, проверял надежность ограждения и остроту копий, выбирал самые теплые и сухие пещеры и время от времени водил под своды пустот женщин по своему выбору. Вождя боялись, гигант мог в единоборстве руками задушить непокорного, в честном поединке — ничего не скажешь — без палок и ножей, голыми руками.

Раздался шорох. Охотник прислушался. И снова тишина. Вдалеке, задрав головы, голосили волки. Сытый вой. Он сразу отметил. Давно научился различать вой сытый от тоскливого и в особенности вой желудка, когда зверя так и скручивает жестокий голод и непогода.

Вышел к реке. Вода бежала, едва покрывая камни. Весной здесь рыба выбрасывается на берег, бьется об острые скальные отщепы, в розовой чешуе изгибаясь от боли, выпрыгивает на ковер густой травы, спасаясь от безумия продолжения рода. Ничего страшнее, чем кровавый рыбий глаз, охотник не видел. Отчаяние как гора! Больше, чем гора, — как небо без конца и края.

Все чаще попадались глубокие норы, покинутые совсем недавно. Куари, так называли небольших неповоротливых зверьков, ушли на новые места. Судьба будто нарочно предназначила куари быть добычей, размножались куари отменно. Если бы не зверьки, племя давно б вымерло. Богу Куари — его изображали как толстого зверька с человечьей головой — вождь заставлял молиться чаще, чем другим богам, и величал себя посланником Куари.

Охотник зашагал медленнее. Впереди мелькнула тень. Луна на мгновение осветила покрытый желтоватым мехом бок куари. Зверек беспомощно смотрел на охотника, глаза-бусины не молили о пощаде, зверек усвоил: человек хитер, силен, зверек знал больше, чем хищная кошка, знал, что человек еще и жесток, особенно когда хочет есть и дома ожидает вождь, вгоняющий в оцепенение грубым окриком: кого забил?

Острый наконечник вонзился в мягкий бок. Запахло теплой кровью, охотник любил этот запах, отличал из тысячи других. Запах смерти? Как посмотреть. Для одних — запах смерти, для других — запах жизни, а на деле один и тот же запах.

Завернул зверька в широкий лист, присел помолиться богу Куари. Охотник не сомневался: ночью бог спит, молиться бесполезно, но… вождь требовал. Конечно, вождь не узнает, что его приказ нарушен, однако нередко случалось, что другие охотники, пропустившие молитву, жестоко расплачивались: вождь пускал соглядатаев по следам охоты. Наушники-шептуны по пятам крались за ничего не подозревающими добытчиками, и горе тому, кто пренебрегал высшей волей. Вряд ли сейчас за охотником наблюдают чужие глаза. Доносчики — трусы, ни за что не отважатся бродить по ночному лесу. И все же… зачем рисковать зря? Не так уж трудно пасть на колени, отбить три поклона, шепча про себя: «Спасибо! Спасибо! Спасибо, Куари!»

Охотник вернулся к реке, зачерпнул пригоршню воды. Терзал голод, но… Может, хоть кусочек? Нельзя. Он молод и силен, ничего с ним не станется, поголодает, а отец угасает на глазах.

Снова шорох. Неужели следили? Хорошо, что помолился Куари.

Все стихло, близко раздался звериный рык. Значит, соглядатаев не было. Охотник поймал себя на странной догадке: хищники страшат меньше, чем свои же двуногие собратья.

Кровь зверька стекала к ногам охотника. Он присел на тугую кочку. Над головой сияли звезды, будто светляки на низком своде пещеры. Может, мир вокруг — одна большая пещера с высоким сводом, усеянным светляками? Но почему свод каждое утро светлеет, светляки исчезают и… является яркий красный Мео, которому поклоняются, пожалуй, еще истовее, чем Куари. Мео нельзя есть, им нельзя утолить жажду или снять усталость, он не поможет одолеть зверя или врага, но всем ясно: важнее Мео ничего на свете нет.