Дмитрий Сафонов - Энские истории

Писатель не торопился открывать.

— В чем дело? — спросил он через дверь. — Я уже закончил, так что можете не волноваться; никого я не убил.

Ломакин приблизил губы к притолоке и громко прошептал:

— Открывай! Открывай скорее!

Писатель недовольно покряхтел, но дверь все же открыл; он был почти без одежды; большим махровым полотенцем он вытирал мокрую голову.

— Ты-то, может, и не убил! — понизив голос, сказал Ломакин. — Нашлись другие; одевайся, пойдем!

— Да что случилось, объясните!

— Тс-с-с! — майор прижал палец к посиневшим губам. — Не ори, дурак! Бери одежду и пошли!

Писатель послушался; поспешно натянул на мокрое тело брюки, надел на босу ногу туфли и, захватив с собой рубашку, вышел к Ломакину. Тот мотнул головой: мол, спускайся за мной.

Уже на первом этаже, в коридоре, майор сказал в полный голос:

— Грязнова убили!

— Опять? — вырвалось у Писателя. И следом еще более дурацкий вопрос. — Кто?

— Да если б знать! — хлопнул себя по ляжке Ломакин. — Но тут выбор небольшой: или жена, или компаньон. Больше некому.

— Когда это произошло? — Писатель стоял в оцепенении.

— Да только что! Теплый еще! — воскликнул майор. — Пока ты бабу свою гонял, а я разнимать вас поднимался: в эти две минуты кто-то его и…

— Как же это? Выстрела-то не было!

— Да какой тут выстрел? Ты совсем заигрался! Это в книжках: из пистолета; а в жизни все по-другому, можешь мне поверить. Кухонным ножом, топором, табуретом…

— А его-то как? — Писатель то бледнел, то краснел; он затравленно озирался по сторонам.

— А его этим… Как его? Папье-маше. Прямо по тыкве — чпок! Видно, накинули на голову халат, а потом ударили, — пояснил майор.

— Мама! — икнув, сказал Писатель. — Меня сейчас стошнит.

— Иди-ка вон, выпей! — распорядился сердобольный майор. Писатель повиновался.

— Сейчас мы с тобой пойдем арестовывать убийцу! — продолжал майор.

— Нет, это без меня, — возразил Писатель. — Вызывайте подмогу и арестовывайте сами.

— Да я-то, конечно, вызову. Но пока они приедут… Мы с тобой уже все сделаем.

— У вас есть пистолет? — поинтересовался Писатель. — С пистолетом как-то спокойнее.

— Да на фига мне пистолет? — разозлился Ломакин. — Вон, в сейфе у Грязнова целых два лежит: бери любой. Только пистолет не понадобится: ты что думаешь, если бы у убийцы был пистолет, стал бы он булыжником по черепу долбить?

— Кто его знает? — задумчиво протянул осторожный Писатель. — С пистолетом надежнее.

— Да чего ты ссышь? — горячился майор. — Тут все, как дважды два… Убийство в состоянии аффекта! Что под руку подвернулось, тем и грохнули! Понимаешь? Или Грязнова, или Сокольский: мотивов-то ни у кого больше нет. Да и потом: мы все на виду были. А они, понятное дело, разозлились. Тебе бы такую подлянку кинули! Честно говоря, я их понимаю! — Ломакин заговорщически наклонился к Писателю и снова перешел на шепот. — Я думаю — это жена! Бабий почерк, можешь мне поверить! Мужик сначала все спланирует: чтоб тихо, аккуратно… А баба — ей шлея под хвост попала, и привет! Так что пойдем сначала к ней!

Писатель понял, что деваться ему некуда:

— Хорошо! Пойдемте. Только вы идите первый.

Ломакин смерил его презрительным взглядом и уверенно зашагал впереди.

Они поднялись по лестнице и прислушались: все тихо. Ломакин постучал в спальню Светланы.

— Откройте!

В ответ ни звука. Ломакин принялся стучать все громче и громче. Никакой реакции. Наконец, разозлившись, он в остервенении пнул дверь огромной ногой; так, что брюки по швам затрещали. Лязгнул сорванный замок; дверь широко распахнулась.

На кровати лежала Светлана; на ковре валялся стакан; на тумбочке стоял пузырек с корвалолом.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Светлана мертва.

— Вот те раз, — пробормотал майор. — Как же это так? Отравилась, что ли?

Писатель подошел и взял его под руку:

— Пойдемте-ка отсюда. Мне кажется, я начал кое-что понимать. Пойдемте, я расскажу вам все. Только давайте закроем дверь поплотнее, чтобы до приезда следственно-оперативной группы никто ничего не трогал.

У Ломакина куда-то пропал весь охотничий азарт; он согласно кивнул, закрыл дверь и пошел следом за Писателем.

В гостиной они сели за стол, налили по рюмочке.

— С самого начала мне все это ужасно не нравилось. Но я должен был честно отработать свой гонорар, — Писатель показал перстень. — Вещь-то дорогая. Я приехал к Грязнову; Светланы дома не было. Он показал мне весь дом и объяснил, чего хочет. Рассказал про завещание, про финансовые документы… Когда мы были в спальне, он произнес такую фразу: "Видишь, сколько кругом корвалола? Это она меня разжалобить хочет; ноет, что сердце у нее болит — от моей несправедливости." Он засмеялся, а потом вдруг добавил: "Подсыпать бы ей туда чего-нибудь…" Я подумал, что это — шутка. А он вдруг неожиданно оборвал разговор и говорит: "Я хочу, чтобы после нашего шоу она пила бы этот корвалол бутылками!"