Дмитрий Сафонов - Энские истории

— Ничего. До смерти не убьет, — рассудительно заметил майор.

— Но ведь так же нельзя! Идите, хоть вы ему что-нибудь скажите: меня он не слушает, — и Людмила буквально потащила Ломакина за собой.

Ломакин громко топал по лестнице, а Людмила возмущенно приговаривала:

— Нет, ну вы подумайте! А казался таким тихоней! Еще говорил: у меня нет привычки бить свою жену!

— Надо же когда-нибудь начинать, — философски изрек Ломакин.

Они поднялись наверх; Ломакин встал перед дверью и постучал.

— А ну-ка! — заревел он страшным басом. — Перестаньте! Хватит уже! Погонял немного — и хватит!

За дверью воцарилась тишина. Но ненадолго: меньше, чем через полминуты, шум возобновился с прежней силой. Марина снова завизжала.

Ломакин, видя такое небрежение к своим словам, постучал сильнее; добротная дубовая дверь содрогнулась.

— Але, Писатель! А ну-ка, выйди на минутку. Разговор есть.

Шум опять прекратился. До Ломакина с Людмилой донеслись неразборчивые обрывки разговора; затем плеск падающей воды; и потом — скрежет ключа в замочной скважине. Дверь приоткрылась; но совсем чуть-чуть; в образовавшемся проеме показалась Марина. На нее было страшно смотреть: под глазом — синяк, платье порвано, щека исцарапана. Она стряхнула с головы клок вырванных волос и с вызовом посмотрела на Ломакина.

— Что вам от него надо? Он в ванной, моется. И вообще — по какому праву вы вмешиваетесь в нашу личную жизнь? Что вы здесь потеряли? Кто вас звал? Если хотите знать — вы даже одного его пальца не стоите; вот какой это святой человек! Да, я виновата перед ним — не спорю. Но мы сами во всем разберемся. Какого черта вы лезете? — и Марина самым бесцеремонным образом захлопнула дверь прямо перед носом у своих непрошеных спасителей.

Ломакин вовсе не удивился подобному обороту дела: за долгие годы службы в милиции он и не такое видел. Он прижался к косяку и со смехом спросил:

— Чего же ты кричала "помогите"? Тогда уж кричи что-нибудь другое!

Но Людмила была обескуражена:

— Как так можно? Домострой какой-то! Она сама себя нисколько не уважает! А я-то еще ее жалела! Нет, она заслуживает, чтобы с ней так обращались! — и она ушла к себе в спальню, громко хлопнув дверью.

Ломакин стал спускаться по лестнице. Он зашел в гостиную, пропустил еще пятьдесят грамм и вразвалочку двинулся в сторону кабинета: ему не терпелось рассказать эту веселую историю Грязнову. Настроение у майора было хорошее: за участие в спектакле Ломакин получил неплохие деньги.

Он миновал библиотеку, подошел к двери кабинета и постучал.

Ответа не последовало.

Ломакин постучал еще раз.

И снова — тишина. Томимый дурным предчувствием, Ломакин рванул дверь.

Сначала он ничего не заметил. Ломакин подошел к письменному столу ближе и тогда увидел странную картину: низко нагнувшись, Грязнов сидел в своем кресле; сверху он был накрыт халатом.

Ломакин осторожно приподнял краешек халата: вместо головы у Грязнова было настоящее месиво; кровь постепенно пропитывала плотную белую ткань. Он заглянул через плечо Грязнова: в выдвинутом ящике письменного стола стоял монитор; камера с широкоугольным объективом показывала всю гостиную и даже часть коридора. Нога майора наткнулась на что-то твердое; Ломакин опустил глаза; на полу лежало пресс-папье — большой кусок розового мрамора.

Убийство все-таки произошло: на сей раз — по-настоящему.

Хмель мигом улетучился; ведь рядом мог находиться убийца. Ломакин быстрым взглядом окинул стол; на самом видном месте лежали ключи от сейфа. Пять минут назад они вместе с Грязновым проверяли; оружие и документы были на месте. Но теперь Ломакин не поручился бы за это. Он вытащил из кармана брюк большой клетчатый платок; взял ключи и осторожно открыл сейф. Уф-ф-ф! Слава Богу, пистолеты здесь. Бумаги, вроде, тоже. Ничего не пропало. Значит, убийца не вооружен. И то ладно — у майора есть шанс дожить до пенсии. Но все равно — один он чувствовал себя неуютно. Он положил ключи в карман и подумал, что без помощника не обойтись.

Ломакин запер изнутри ту дверь кабинета, что выходила в библиотеку; сам вышел в коридор и закрыл вторую дверь снаружи.

С неожиданной легкостью он пробежал по коридору и затем стремительно преодолел два лестничных пролета. Тут он перевел дух и постучался в спальню Писателя.

— Писатель! Выходи! Скорее! — он не хотел, чтобы Людмила узнала обо всем раньше времени; не оберешься ненужных слез и истерик; они только помешают.