Татьяна Бочарова - Генетическая ошибка [litres]

Спать стало невозможно, Серафима просыпалась по три раза за ночь, захлебывалась воплями, бормотала какую-то ересь. Марина терпела, стиснув зубы и накрыв голову тощей жесткой подушкой. Апелляция должна была прийти со дня на день. После нее – этап и колония.

Через неделю ее вызвали на свидание с Алексеем Михайловичем. При виде его, сияющего, как медный таз, у Марины с трепетом забилось сердце.

– Поздравляю! Поздравляю! Мариночка, я вас поздравляю!!!

Марина остановилась на месте, не решаясь сделать следующий шаг.

– Неужели… – Она не договорила.

Ноги ее ослабели, и она невольно ухватилась за спинку металлического стула, стоящего на пути к столу, за которым сидел адвокат.

– Срок скостили до года и пяти месяцев! Это победа! Подумайте, пять лишних месяцев! Это же огромная разница.

Марина почувствовала, как на плечи ей свалилась тяжелая глыба разочарования. В мечтах она уже нарисовала себе, как выходит из тяжелых железных ворот, ее встречает Сергей и все, все…

– Вы не рады? – Лягушачьи глаза Алексея Михайловича уставились на нее с удивлением и тревогой.

– Конечно, рада. – Марина сделала шаг и села. – Просто я… я надеялась…

Алексей Михайлович кивнул с пониманием.

– Милая, оправдательный приговор в этом случае из ряда фантастики. И так-то нужно благодарить судьбу. Они провели дополнительную экспертизу, которая показала, что уровень обзора действительно был сильно снижен. Но скорость-то… скорость остается превышенной на 10 км в час. И телефон…

– Да, ясно. – Марина вздохнула, пытаясь овладеть собой.

Значит, все-таки этап. Напрасно в самой глубине души она лелеяла призрачную надежду на то, что ее освободят. Теперь эта надежда умерла. Надо смириться. Переделать календарь на меньшее количество дней и вести его методично и строго.

– Куда меня отправят? – спросила она Алексея Михайловича.

Тот покачал головой.

– Это никому не известно. Но вы не волнуйтесь – колония общего режима сродни лагерному поселению. Там вполне нормальные бараки, похожие на общежития, восьмичасовой рабочий день, есть бытовые удобства, клубы для устройства досуга, библиотека. Короче, существовать там можно, главное, смириться с тем, что вы все время будете под надзором и с невозможностью побыть одной.

Марина слушала адвоката, а перед глазами у нее стояла белоснежное здание института. Никогда больше она не взойдет по мраморным ступеням, не откроет за железное кольцо тяжелую дубовую дверь. Незадолго до суда, когда она забирала в отделе кадров характеристики, Марину предупредили, что ее уволят. С судимостью в учебных заведениях преподавать нельзя. Методист, Григорий Ильич, сообщил ей это, чуть не плача – он очень симпатизировал молодой преподавательнице английского.

Что ж, вместо милой квартирки с персиковыми стенами – серый барак, вместо широких коридоров и сводчатых арок института – клуб, где поют, танцуют и вышивают крестиком такие, как Люба, Сонька, а теперь и она…

Этапировали Марину довольно быстро. Все произошло внезапно – вчера она еще пребывала в полной неизвестности, а на следующее утро ей велели собирать вещи. Таньке тоже велели, из чего Марина заключила, что их отправят одной партией.

Ранним июльским утром их и еще нескольких женщин собрали, погрузили в автозак и отвезли на вокзал, где на перроне уже стоял длинный, мрачный и странный поезд без окон. У каждого вагона дежурили люди с автоматами. После переклички заключенных заставили залезть вовнутрь. Они ехали весь день и к ночи прибыли на место, измочаленные, в пыли, умаявшиеся от невероятной жары и духоты.

На станции к ним прибавилась еще группа из другого поезда. Марину и Таньку увезли в ближнюю колонию, а те, другие, остались дожидаться транспорта.

Поздней ночью автозак остановился у ворот, обнесенных колючей проволокой. Сопровождающий отнес на КПП списки. Ворота со скрежетом открылись. Марина и Танька в числе других женщин зашли на территорию. Было светло от фонарей. Совсем близко лаяли собаки. По дорожкам ходил патруль.

– Вперед, – скомандовал конвойный. – Потом направо. Шевелись.

Марина, ежась на ночном ветру, шла, сгибаясь под тяжестью рюкзака, доверху набитого вещами. За ее спиной тихо сопела Танька. Дорожка кончилась у длинных бетонных ступеней.

– Заходим и строимся!

Марина шагнула в ярко освещенное помещение. На нее пахнуло хлоркой, кислыми щами и уксусом. «Ну здравствуй, новая жизнь», – подумала она, становясь в нестройную, гудящую шеренгу и глядя на ползущего по серой крашеной стене таракана.