Дмитрий Сергеев - Особняк на Почтамтской

— И его тоже.

— Так разве он не из любви застрелился? — вмешалась Елена Павловна.

— В наш век из-за любви не кончают с собой, — усмехнулся Иван Артемович. — Не тот товар, чтобы за него жизнью расплачиваться. При любовных неудачах исцеляются другим способом.

Елена Павловна невольно покраснела, догадавшись, что подразумевает муж под другим способом исцеления.

Михаила Павловича ничуть не увлекло новое направление разговора, свернул на прежнюю тему:

— По-твоему, среди преступников возможны люди, которые этаким манером развлекаются?

— Их, конечно, немного, но есть, — подтвердил Иван Артемович.

— Но как же… — Елена Павловна растерялась, не находила слов, — позор, потеря чести…

Иван Артемович удивленно глянул на нее.

— Риск только тогда и риск, — сказал он, — когда ставка высокая. Ставя по копейке, можно умереть со скуки — игра потеряет смысл.

— Но то, о чем ты говоришь, не игра, — Елена Павловна сама не замечала, что голос у нее сделался сухим и жестким. — У игроков есть близкие, дети… Получается, что на карту ставят не только свою жизнь, но и честь близких, детей, внуков…

Иван Артемович снова рассмеялся. Его смех точно полоснул ее: какой же это бесцветный, вымороченный смех, будто он самого себя насилует.

— Вот тут-то и всеобщее заблуждение. — Иван Артемович оборвал смех так же внезапно, как начал. — Полагают, что своими действиями можно опорочить сыновей, внуков — те не простят. Чушь! Все простят. Еще и гордиться станут. Чем прославились предки тех, кто сегодня кичится своей знатностью? Тем, что их родичи услуживали извергу Ивану, самодуру Петру, развлекали развратную бабенку на престоле…

Это уже был непристойный выпад в их адрес — ее и брата. Хоть их предки и не служили русским самодержцам.

Михаил Павлович принял вызов.

— Между прочим, ваши дворяне не только прислуживали, но защищали отечество, свою родину, веру. Потомки гордятся этими заслугами предков.

Слова «ваши дворяне» сорвались у него непроизвольно. Он хотел поправиться, но Иван Артемович не заметил оговорку.

— Ну а у кого нет предков среди дворян, им чем гордиться?

— Своей принадлежностью к великой нации!

— Громко сказано, — снова пустил ехидный смешок Иван Артемович. — Нет великой нации! Одно воспоминание. Была, да измельчала. Честь давно на торги пущена. Ценится только богатство, состояние. А уж какими оно путями нажито, потомки не привередничают — берут.

Михаил Павлович горящими глазами впился в противника, готовый ринуться в бой. Сейчас, сию минуту, у него сорвутся слова, после которых примирение станет невозможным.

— Миша, — тихонько проговорила Елена Павловна.

Брат глянул на нее. Жгучая ненависть, пылавшая в его взгляде, потухла.

— Однако мне пора, — сказал он, поднимаясь.

— Неужели не посидим, не побеседуем, — засуетился Иван Артемович. — У меня чудный табак — мигом принесу.

— Не утруждайся, — с трудом придав своему голосу любезные нотки, произнес Михаил Павлович. — Меня, верно, в части ждут.

Только брат ушел, Иван Артемович кликнул Глашу.

— Спустись вниз, скажи, чтобы закладывали сани. Немедля!

— Ты куда-то спешишь? — Елену Павловну поразила поспешность, с какой муж готовился ехать на ночь глядя: ведь всего несколькими минутами раньше он удерживал брата, намереваясь продолжить беседу.

— Не расстраивайся, так нужно. И, ради бога, не тревожься.

Вежливость и внимание, какие он уделял ей, показались неискренними: мыслями он совсем не с ней.

— Я не задержу тебя, — сухо сказала она. — Пока запрягают лошадь, ответь всего на один вопрос.

Он глянул на нее с натянутой улыбкой.

— Если вопрос не очень сложный.

— Скажи, что было спрятано в санях, которые прошедшей ночью стояли в сарае?

— Вон ты о чем, — проницательно глянув ей в глаза, усмехнулся Иван Артемович.

— Ради бога, не притворяйся, будто тебе это безразлично. Вчера я подслушала ваш разговор внизу. — Чувствуя, как ее лицо заливается кровью, она упрямо тряхнула головой. — Да, это грязно, мерзко, я не имела права подслушивать, но так случилось. Я ведь не подозревала, что в нашем доме подслушивают разговоры приказчиков.

— Покойный батюшка не отличался щепетильностью, — рассмеялся Иван Артемович. — Я думал, тебе известно про слуховой колодец.

— Я ничего не подозревала! — горячо возразила она и вдруг подумала, горячиться не из-за чего: Ивану Артемовичу и в голову не пришло обвинить ее в бесчестии. Но открытие ничуть не утешило, только сильней обозлило. — Если бы я знала, то никогда бы не унизилась до подслушивания.