Мария Амор - Вкус Парижа

Но, в ком дело, догадывался:

– Понятно. Я даже знаю, кто именно не оставлял, не предавал и не подводил тебя.

Она презрительно повела бровями:

– Дело вовсе не в ком-то другом, а в тебе, Саша.

Я не верил. Как может женщина уйти от человека, которого заслонила от пули собственным телом? Разве что уйти к тому, кто спас меня с ней и стал героем.

– Заслоняла, потому что дурочка. Марго правильно сказала, что мужчины в конце концов всегда женятся на дурочках. Я – эта дурочка.

– Боже, Елена, для этой стервы всякий, готовый рискнуть собой ради другого, был дурак. Я для неё был дурак, потому что защищал тебя, потому что любил и люблю тебя. Мужчины женятся на женщинах, которые их любят. Поэтому никто не женился на красивой, умной и волевой Марго.

– Женщины тоже выходят замуж, чтобы их любили.

Я схватился за голову: откуда бы ни начался разговор, он непременно выруливал на обвинения.

– Я же только что сказал, что люблю тебя! И хочу жить только с тобой.

– Но ты хочешь, чтобы я не хотела ничего другого. А я не могу. У тебя есть твоя медицина: Отель-Дьё тут, богадельня и сиротский приют в Тегеране, твоя практика, твой пациент – шах Ирана. Но я не могу жить только твоими успехами. Мне тоже нужно собственное дело и собственный успех. Ты ожидаешь, чтобы женщина ради любви к тебе поступилась собой, а сам… чем ты готов поступиться ради своей любви?

Я не мог торговаться, не мог постоянно напоминать, что готов был поступиться собственной жизнью. А что ещё сказать, как переубедить её – я не знал. Ради неё я бы в любой момент снова бросился под пулю, а она ради меня заказом трёх шляпок не желала пожертвовать. Я любил её, но не мог заполнить всю её жизнь. Ей не хватало того, кто смог бы это сделать, – ребёнка. Да, был бы у нас ребёнок, всё было бы иначе.

В конце концов я стал избегать этих бесплодных выяснений. Я обещал, что ни в чём не стану ей препятствовать, но мысль о том, что нас ждёт, давила могильным камнем. Мы перестали ругаться, замолчали. От этого молчания в доме не осталось воздуха.

В таком вот счастливом состоянии духа мы и собрались в монпарнасском заведении дружно праздновать прекращение дела против Дерюжина.

Когда они уселись рядом на лавке, все мои демоны проснулись и приподняли свои ревнивые морды. Но я поклялся, что сегодня не выпущу их на свободу, не позволю им сожрать то последнее, что осталось от хорошего вокруг меня. Эта женщина подарила мне семь лет счастья. Дмитрий спас и меня, и, что гораздо важнее, её. Я был обоим обязан. Они оба заслуживали человеческого расставания.

Елена подпёрла щеку рукой и, покачиваясь, выводила вместе с Марусей:

– Эх, загулял, загулял, загулял парнишка молодой, молодой… В красной рубашоночке, хорошенький такой!..

Я поднял стопку:

– За то, что всё это кончилось наконец! За то, что ты свободен, а мы живы.

Елена нежно, задушевно и нараспев сказала:

– Дмитрий, дорогой, спасибо!

Ага, Дмитрий Петрович уже превратился просто в Дмитрия!

Дерюжин поднял графин, разлил водку по рюмкам:

– За то, что Елену Васильевну наконец-то оправдали и оставили в покое.

Мы чокнулись и выпили.

– А всё потому, что никто эту… – Дмитрий запнулся, скосил глаза на Елену, договорил: – …ведьму вовремя не заподозрил. А ещё говорят: шерше ля фам!

– Я-то её сразу заподозрила. А что касается Саши, он с самого начала искал мадемуазель Креспен с невиданным упорством, – Елена поднесла рюмку к губам, но едва пригубила.

Я поставил рюмку на стол так резко, что половина водки выплеснулась:

– Давай хотя бы сегодня без упрёков.

Дмитрий поспешно вмешался:

– До сих пор ничего не понимаю в этой истории. Следователь меня только допрашивал, а сам так ничего и не объяснил.

– Расскажи ты Дмитрию Петровичу, – предложила Елена, не глядя на меня.

С радостью. Пусть знает, что я, может, серенады не пел и по всему Парижу её не катал, но сложа руки тоже не сидел.

– С самого начала Марго представлялась самой очевидной виновницей, но её защищало непробиваемое алиби. Зато подозрение пало на мою жену. Это вынудило меня обращать внимание на каждую мелочь. Первыми насторожили два совершенно одинаковых ключа Люпона. Помнишь, в ту ночь ты возил меня на Фобур-Сент-Оноре?

Половой в ярмарочной косоворотке, картузе и смазных сапогах подал стерляжью уху, рябчиков, баранину с гречневой кашей и пельмени. От тарелок плыл головокружительный аромат.

Елена лениво поковыряла рябчика:

– А почему ты не оставил это полиции? Ты подозревал, что я была там?