Лора Липпман - Ворон и Голландка

Тесс сидела и пыталась переварить все услышанное: это Марианна обнаружила тела, это Марианна оставила кровь на Эмми. Маленькая девочка ничего не видела, у нее не было никаких потаенных воспоминаний. Все, что Эмми было известно о крови и смерти, было навеяно ее собственным воображением.

– Мне пригодилась бы эта информация, – сказал Гусман. – Двадцать один год назад, десять лет назад, даже на прошлой неделе – я бы как-нибудь нашел ей применение.

– Но я действитльено ничего не знала. Мне никогда не приходило на ум, что за убийствами стоял Гас. Я всегда полагала, что это было ограбление. А если бы стало известно о Фрэнке и Лолли… ну уж нет.

– Что? – спросил Гусман.

– Люди стали бы говорить об этом.

Тесс потерла глаза, желая, чтобы когда она снова откроет их, Марианна уже исчезла. Ей было хорошо известно, что гордость заставляет людей делать глупые поступки – к примеру, ей самой именно гордость не позволила что-либо предпринять, когда она получила первый конверт от Ворона. Между первой завуалированной просьбой о помощи и ее решением поднять трубку телефона и позвонить его матери прошла целая неделя. Может, начни она искать его сразу, все оказалось бы совсем по-другому? Что бы сейчас с ней было? Что сейчас было бы c ним?

– Мисс Монаган?

– Да-да, – Гусман ответил за нее.

– Он в сознании, но еще очень слаб. Вы можете с ним увидеться. – И предупредительный взгляд на Гусмана. – Но офицерам пока рано с ним разговаривать. И не надо пытаться заставить его заговорить.

Тесс вскочила на ноги, но тут же пожалела об этом. Она сдала кровь, а потом отказалась от булочки, предложенной Гусманом, и теперь от того, что она резко встала, у нее закружилась голова. Она чуть не потеряла сознание, и это вызвало у нее гнев. Последней мыслью было: Ворон пришел в сознание, а она его теряет. В этом была какая-то странная симметрия. Тесс пошатнулась и стала падать на Гусмана, как в том идиотском психологическом упражнении, которое делают, чтобы научиться доверять друг другу. Она упала, твердя себе, что больше не будет такой дурой, доверившейся другому человеку. Разве что за исключением Ворона. «Просто гравитация, – сказала она себе. – Проклятая гравитация, как всегда, со своими штучками». Она беспомощно падала, не в состоянии ничего предпринять. Ничего.

Это было последним, о чем Монаган подумала.

Я всегда его любила.

И просто ждала, когда он тоже поймет, что любит меня. Наконец это случилось – в ночь Коронации, когда меня выбрали принцессой Двора разбитых иллюзий. Хотя, может, название было другим, я не могу помнить все. Но самое важное помню. Я сказала ему прямо перед своим выходом: «Не буду брать тебя за руку». Он не сразу понял. «Что?» – «Не возьму за руку, когда буду делать реверанс. Сама поднимусь. Аплодируют громче, если сделать все самой». Понимаешь, этот реверанс больше напоминает поклон: надо тянуть одну ногу назад и нагибаться так, чтобы почти коснуться лбом пола. А платье такое тяжелое, что в нем трудно даже стоять. Большинству девушек приходилось держаться за руку кавалера, чтоб подняться. А мне не пришлось, ясно? Мне хлопали громче всех, и когда я поднялась, увидела в глазах Клея, что наконец-то стала и его принцессой.

Потом была вечеринка в доме Магуайров в Монте-Висте. Мы знали это место, играли там детьми. Огромный двор, множество секретных мест, куда обычно не заглядывают женщины на высоких каблуках и мужчины в лакированных туфлях. Выдалась дождливая неделя, земля была мягкая. Я сняла туфли, взяла его за руку и повела в один из потаенных уголков, где дети Магуайров любили строить крепости, скрывшись за пеканами и тополями. Там я его и поцеловала. Он сначала испугался, но потом уже не хотел останавливаться. Какая-то олдовая группа играла «Все внимание – тебе» [212] . Мне хватило бы и поцелуя. Но я сняла платье – не платье принцессы, а уже обычное, от «Нейман Маркус», – и повесила его на дерево. «Что ты делаешь?», – спросил он. «Если не снимем одежду, она испачкается», – ответила я. У него до этого была только одна девушка – тупоголовая ботанша. Она не в счет. И мои парни тоже уже не считались. Теперь у меня был он. Я знала, что ему больше никого не захочется, кроме меня. Потом нужно было просто ждать, чтобы он подошел по собственной воле. Два дня спустя так и случилось. Он явился ко мне в комнату среди ночи, но не посмел заниматься со мной любовью в доме, где нас мог услышать Гас. Поэтому мы пошли в гараж и залезли в старый «Линкольн», как два подростка, которым некуда идти. Вообще-то, мы и были подростками, которым некуда идти.