Алан Брэдли - Сорняк, обвивший сумку палача

По словам Фели, это означало, что она хочет, чтобы все было по ее желанию. По словам Даффи — что она кровавая тиранша.

— Лондон? — сказала тетушка Фелисити. — Лондон всегда один и тот же: копоть, голуби и Клемент Аттли. [37] Клемент Аттли — премьер-министр Великобритании в 1945–1951 годах. Одна потеря за другой. Следует нанять людей с сетями ловить детей, которые бродят в Кенсингтоне, и поездами отправлять их работать на электространциях в Баттерси и Бэнксайде. Если на переключателях будут люди получше, может, электричество не будет так часто отключаться.

Даффи, которой из-за гостей не позволили читать за обедом, сидела за столом прямо напротив меня, медленно и мучительно скосив глаза на нос, как будто ее мозг только что умер и зрительные нервы и мышцы подергивались в последних приступах. Я не доставлю ей удовольствия улыбкой.

— Не знаю, куда катится мир, — продолжала тетушка Фелисити. — Я содрогаюсь при мысли о людях, с которыми нынче можно столкнуться, например, с тем мужчиной в поезде. Ты видела его на платформе, Флавия?

Я покачала головой.

— Я тоже не видела, — сказала она, — но уверена, что он держался позади, потому что думал, что я позову полицию. Всю дорогу из Лондона совал голову к нам в купе, спрашивал, приехали ли мы уже в Доддингсли. Подозрительный тип, да. Кожаные заплатки на локтях и бандана на шее, словно у вульгарного парижского танцора. Это следует запретить. В итоге мне пришлось поставить его на место. «Когда поезд остановится и на знаке за окном будет написано „Доддингсли“, — сказала я ему, — мы прибудем в Доддингсли, и ни секундой раньше».

Теперь казалось, что мозг Даффи не просто умер, но начал свертываться. Ее правый зрачок закатился в один угол, а второй глаз выглядел так, будто вот-вот взорвется и вылетит из головы.

Производить это впечатление она тренировалась годами, развивая способность выкатывать глаза в разных направлениях одновременно.

«Последствия давней экзофтальмии», — как она однажды сказала, когда я упрашивала ее научить меня этому фокусу. Я практиковалась перед стеклом, пока моя голова не начала раскалываться, но никогда не могла добиться большего, чем легкое боковое косоглазие.

«Пути Господни неисповедимы», — заметила она, когда я сообщила ей о своей неудаче.

Это точно. Воспоминание о словах Даффи подало мне идею.

— Можно мне уйти? — спросила я, отодвигая стул. — Я забыла помолиться утром, хотела бы сделать это сейчас.

Глаза Даффи вернулись на место, и челюсть отвисла — я предпочитаю думать, что от восхищения.

Когда я открыла дверь и вошла в лабораторию, микроскоп Лейтца, некогда принадлежавший дяде Тару, приветствовал меня медным блеском. Здесь, рядом с окном, я смогу настроить его отражающее зеркало, чтобы сфокусировать лучи садящегося солнца в окуляре.

Я отрезала ромбовидный образец от одного из листьев, принесенных из места, которое теперь мысленно называла Тайным садом в лесу Джиббет, и поместила его на стекло под линзой.

Настроив резкость, благодаря инструменту, увеличивающему в сто раз, я почти сразу нашла то, что искала: зазубренные цистолиты, шипами выступавшие на поверхности листа. Я подцепила лист щипчиками, позаимствованными из косметички Фели. Если я права, на другой стороне листа будет еще больше этих похожих на зубцы волосков. Так и оказалось! В окуляре микроскопа они то приходили в фокус, то размывались. Я просидела несколько минут, разглядывая твердые волоски углекислой соли кальция, которые, насколько я помнила, впервые были описаны Хью Алджерноном Уэдделом, великим ботаником и бывалым путешественником.

Больше для развлечения, чем с другой целью, я поместила лист в пробирку, в которую я влила пару унций разбавленной соляной кислоты, закрыла пробкой и хорошенько потрясла. Поднеся пробирку к свету, я увидела, как образуются и всплывают на поверхность мелкие пузырьки диоксида углерода, по мере того как кислота вступает в реакцию с углекислой солью кальция в крошечных отростках.

Тест не определяющий, поскольку цистолиты присутствуют в некоторых видах крапивы, например. Чтобы подтвердить свою находку, мне надо двинуться дальше.

Я буду вечно благодарна дядюшке Тару, который перед смертью в 1928 году оформил пожизненную подписку на «Химические выдержки и труды», которые, поскольку редакторов не проинформировали о его смерти, до сих пор регулярно прибывали каждый месяц на стол в вестибюле Букшоу.

Кипы этих захватывающих журналов, каждый выпуск с обложкой того синего цвета, который бывает у неба в середине марта, теперь были сложены по всем углам моей лаборатории, и именно в них — в одном из выпусков 1941 года, точнее — я нашла описание только что открытого теста Дюкенуа-Ливайна. Сейчас я собиралась воспроизвести собственную версию этой процедуры.