Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

— А что так?

— Он участвовал в La Résistance. Его тоже схватило гестапо. Пытали его. Два пальца отрезали. Что-то еще ему повредили, из-за чего у него руки стали дрожать, вроде как у меня губа. Работать-то он работал и потом. Они саботажников держали в одном большом доме до самого освобождения. Но такие резные вещи он уже делать не мог.

— Как интересно, — сказал я, зная, что тут мне придется довольствоваться лишь этой правдой.

Я попытался поставить себя на место Эйнара. На руках у него ребенок. Голова идет кругом из-за только что случившейся трагедии. Поблизости никого, кто мог бы вникнуть в его положение. Все перевернулось вверх дном. Уже ничего не изменишь. Дочь умерла. Племянник умер. Внук перепуган. Остается обратиться к другу, у которого он скрывался и раньше.

Для Эйнара Хирифьелля это оказалось продолжением его побега 1944 года. Побег привел его в Лe-Кротуа. Может быть, сам Эйнар и позвонил дедушке. Сообщил ему весть, которая, он знал, подкосит брата и возбудит ненависть, и от этой ненависти будет невозможно избавиться до конца жизни. Но лишь бы я был в безопасности. Он попросил дедушку приехать сюда, но дождаться утра понедельника, когда откроется кабинет врача. Притвориться, что ничего не знал, чтобы ему не отказали в усыновлении, не признаваться, что ребенка увез, а потом подкинул его собственный брат.

Шарль Бонсержан договорился с врачом, и у Эйнара образовалась чуточка времени на общение со мной. Хоть самая малость, прежде чем пришлось возвращаться на Хаф-Груни, к дождям и камням.

Четырьмя днями измерялась не загадка моего исчезновения. А благородство двух моих дедушек.

Механик сидел и смотрел на меня. Потом прервал молчание.

— Кстати, о Шарле, — сказал он. — После войны доктор Буссат пытался ему помочь, но от дрожи излечить его не удалось. Так что Шарль занялся тем же, чем его отец, — стал рыбачить.

— А кто-нибудь из его родных жив? — спросил я.

— Чьих, Буссата или Шарля?

— Шарля.

— Да живы-то они живы…

— Но они тут не живут?

Мой собеседник покачал головой.

— Уехали. Из них Шарль последним был, кто рыбачил. Странная история, собственно говоря.

Я погрузился в задумчивость. Механик поднялся, давая понять, что ему пора браться за работу.

— А что такое? — снова подал я голос.

— Чего?

— Вы сказали «странная история».

— Ну, когда немцы оккупировали побережье, они первым делом попортили все рыбачьи лодки. Сожгли или разбили, чтобы невозможно было бежать в Англию или контрабандой ввозить оружие. После освобождения Шарль первым принялся ловить рыбу.

— А что тут странного?

— Да лодка необычная была. Огроменную такую лодку он построил, чтобы ставить сети у берега. Как раз тут объявился один плотник, помогал ему. Не представляю, где они ухитрились сразу после войны раздобыть материал. Крест на кладбище, и тот не из чего было сколотить. Но лодку эту радостно было видеть. Народ изголодался.

Из кармана комбинезона у механика торчала авторучка. Я попросил ее у него на минутку, после чего разорвал обертку «Голуаз», высыпал сигареты в карман рубашки, а на внутренней стороне обертки набросал очертания « Патны» .

— Такая была лодка? — спросил я.

Механик покосился на мой набросок.

— Вы же совсем обычную лодку нарисовали. Они все тут похожи на эту.

Я скомкал бумагу в шар. Встал, выглянул в окно.

— А эта его первая лодка, она еще здесь?

— Нет, он ею недолго пользовался. На следующий год раздобыл другую, побольше, на ней можно было в море выходить. Оно и к лучшему. Его жене первая не нравилась. Он поставил ее в док на песчаной отмели, где Сомма впадает в море. Место труднодоступное, повсюду пла́вник. Я там как-то в семидесятые годы охотился на уток. Тогда лодки там уже не было.

Я спросил, чем жене Шарля не угодила первая лодка.

— По традиции суда называют именем женщин из своей семьи. Жены, там, или матери, или дочери. Его жену звали Даниэль.

— Ну и что?

— Народ удивлялся, что на носу лодки чужое имя. Лодка называлась « Изабель».

Я покинул место, где меня нашли. Выехал из Лe-Кротуа мимо перекатывающихся в канавах выцветших пластиковых пакетов. Проехал по берегу вдоль Па-де-Кале. Приезжал я сюда с одним вопросом, а возвращался с двумя ответами.

Я представил себе Эйнара в те дни, когда пришло освобождение. Члены семьи Дэро были казнены, Изабель исчезла. Он, конечно, понимал, что ее поиски потребуют много времени. И что Уинтерфинч скоро пришлет людей за орехом.