Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

— В восьмидесятом, кажется. А может быть, в семьдесят восьмом… Не помню. Может, в семьдесят девятом?

— А не скажете, где располагался его кабинет?

— Он теперь закрыт.

— А раньше где был?

— Прямо под боком у мастерской «Ситроен», — показала продавщица, высунув руку из окошка киоска. — Когда дети были маленькими, я с ними ходила к нему: оба переболели ложным крупом. Прямо по улице, до конца.

Приемная врача, в которой меня обнаружили, теперь использовалась как комната отдыха. Там сидели четыре механика, которые сначала сказали, что я ошибся, а потом покачали головой, то ли не желая вникать в мои проблемы, то ли и вправду ничего не зная.

На них была рабочая обувь и закапанная маслом спецодежда. Свободные люди, не обязанные ни бриться, ни вставать перед кем-либо, ни держать ответ перед теми же. При этом с дружной подозрительностью относящиеся к чужакам вроде меня.

— А на что вам знать про того врача? — спросил один из них. — Он же давно умер.

— Он помог мне в детстве, — сказал я. — Я просто хотел снова увидеть его кабинет.

Мужики покачали головами. То, что было раньше и прошло, интересовало их мало.

Я огляделся. Голые стены, табуретки вокруг стола с пластиковой столешницей, календарь «Пирелли» с полуголыми бабенками, открытый на том летнем месяце, где фото самой красивой из них.

Где-то здесь меня оставили. Теперь тут только полные пепельницы, сваленные в углу запчасти и грязный пол. Я с тем же успехом мог зайти куда угодно и почувствовать ровно то же самое. А именно ничего.

Механики отряхнули комбинезоны от табачных крошек и разошлись. Но один остался — старый дядька с перекошенной губой. Он сидел с краю и не проронил ни звука. Теперь, с запинкой выговаривая слова, пристально смотрел на меня, видимо, опасаясь насмешки.

— Доктор Буссат лечил меня после войны, — медленно выговорил он. — В гестапо меня били дубинками. — Речь давалась ему с трудом. — Вообще-то раньше я торговал рыбой, — сказал он, — но м-м-механику не н-н-надо много говорить. А зачем вам нужно узнать про господина Буссата?

Почему бы и не рассказать? Я пересказал свою историю, а потом мы оба огляделись в комнате, словно теперь и для моего собеседника она предстала в образе приемной.

— Помнится мне, что-то об этом писали в газете, — сказал он. — Но вы, может быть, и теперь сможете что-нибудь тут найти.

Мой взгляд упал на стоящий в углу комод. Темно-коричневый комод, который местные жители уберегли от острых кромок деталей для двигателей и инструментов. На нем лежала груда старых каталогов запчастей к «Ситроенам».

Комод был изготовлен в неподражаемом стиле ар-деко. Я присел на корточки и заглянул снизу на его дно, но клеймо принадлежало не Эйнару. На нем были изображены рыбка, инициалы Ш. Б. и год — 1940.

Шарль Бонсержан. А ведь это местечко даже меньше Саксюма. Память о людях сохраняется тем дольше, чем меньше улиц в том месте, где они жили.

— Остался от Буссата, — с напряжением выговорил механик. — Рука н-н-не поднялась его в-в-выбросить.

— На нем написано «Ш. Б.», — сказал я. — А Шарль Бонсержан хорошим был столяром?

Мой новый знакомый не понимал моего выговора. Я попробовал еще раз, и тогда он сказал:

— А, да. Шарль-то. — Он наклонил голову, ожидая от меня пояснений, откуда я знаю это имя.

— Вы с ним знакомы? — обрадовался я.

— Да нет, не знаком.

Он снова начал заикаться, поэтому переждал немного и лишь затем выговорил:

— Но я знал, кто это. Лe-Кротуа — небольшой городок.

Механику пора было идти чинить машину. Но, вероятно, ему стало любопытно узнать, что я собираюсь делать. Он выдавил из себя несколько обрывочных фраз, как будто наломал веточек для растопки костра.

— Шарль был на несколько лет старше меня. В его семье все рыбачили, но у Шарля оказались золотые руки. Он поехал в Париж и выучился на столяра. Работал там, пока не разразилась война. Вернулся сюда, стал изготавливать мебель для местных.

— Это он сделал мебель для кабинета доктора Буссата?

— Может, и он. Красивая, помню, была. Вся в том же стиле, что этот комод.

Старик ждал, что еще я ему расскажу. Хотел проверить, есть ли правда в деревенских сплетнях. Я спросил, не было ли у Шарля приятеля из Норвегии. Или по имени Оскар Рибо. Механик покачал головой, сказав, что настолько хорошо они знакомы не были. Я видел, что наш разговор ему уже наскучил.

— Шарль столярничал только в молодости, — сказал он. — После войны он уж не столярничал.