Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

— Когда понял, что она собирается обустроиться здесь насовсем.

На летней жаре бревенчатые стены испускали слабый аромат дегтя.

— You are bloody motherfucking asshole [67] Ты чертова гребаная задница ( англ. ). . И когда же это? Прямо перед нашим отъездом с Шетландских островов?

— Нет. Я сказал ей это, когда ты якобы поехала в Эдинбург. А оказалось, что ты тайком побывала в Леруике.

— Мне казалось, мы это уже обсудили. А скажи мне, когда вы трахались последний раз? Только честно.

Мне не хотелось отвечать. Я ругнулся. Снова ковырнул гравий.

— За несколько дней до моего отъезда на Шетландские острова. Но это было в первый раз за…

— Вот оно что, теперь понимаю! — закричала Гвен, вставая. — Это как бы мне наказание за то, что я втайне от тебя проникла на склад!

— Ну хватит уже! — сказал я, пытаясь схватить ее за руку.

— Скотина! — огрызнулась она, увернувшись. — Будь добр, окажи одну последнюю услугу. Отвези меня на станцию. И больше мы не увидимся.

— Я выбрал тебя, Гвен. Еще когда позвонил ей. Я хочу быть здесь с тобой.

— Ответь мне сейчас только на один вопрос. Если б ты приехал домой один и она бы встретила тебя так… в этом платье… наверняка без трусов и уже вся мокрая снизу… Тогда бы ты устоял?

— Она же не знала, что ты приедешь со мной, Гвен.

— Да отвечай же ты! К тому же ты говоришь, что она не знала про меня… Ты что, совсем жалкий трус?

— Просто…

Гвен зашвырнула чемодан в багажник.

— Дома только шлюхи так одеваются… Вот ведь черт! Мне бы такие сиськи! Спорим, ты себе ее представлял, когда мы с тобой спали вместе.

— Ну хватит, Гвен!

Девушка уперла руки в боки. Отошла подальше. Посмотрела вдаль, на поля, повернула лицо навстречу теплому ветру, несущему с собой запах свежескошенной травы.

— Черт, — тихо произнесла она. — В придачу ко всему я ей еще и завидую. Выставить всю себя напоказ и оставаться такой соблазнительной… И не надо прятать никаких красных прыщей на затылке…

— Вовсе она не выставляла себя.

— Ну, разумеется, мужики ведь такого не замечают. Мне-то бабушка не уставала повторять. You don’t do hair, makeup, legs and cleavage at the same time. You just don’t [68] Не должно быть прически, макияжа, открытых ног и декольте одновременно. Просто не должно ( англ. ). .

Она еще раз взглянула на бревенчатый дом, отвернулась и уселась в том единственном месте, которое здесь хоть как-то напоминало ей о доме. На пассажирском сиденье английского автомобиля.

Я зашел в дом. Все отмыто дочиста. Нигде ничего принадлежащего Ханне. Двуспальная кровать на втором этаже застелена шершавым серо-голубым льняным бельем. Возле телефона стоит фото моих родителей.

Затем я снова вышел. Гвен закрыла дверцу машины и смотрела прямо перед собой. По травке подошел и сел неподалеку от нас Грюббе. Пушистым хвостом этот кот лесной породы лениво пошлепывал по траве. Посмотрел на меня, но пойти мне навстречу тоже не захотел.

— Поехали, — сказал я и завел «Бристоль». — Сядешь на поезд до аэропорта. Я оплачу тебе билет до Абердина. Или до Лондона. Куда захочешь. Но сначала я прошу тебя об одной услуге.

— Прости?.. Ты не заслуживаешь никакой услуги от меня.

— Просто пройти по центральной улице вместе со мной.

— Это еще зачем?

— Поймешь потом.

— Это где — в той деревеньке у реки? Чего это ради я соглашусь разгуливать там?

— Только от почты до магазина.

— Я тебе ничего не должна.

— Должна. Должна осознать, откуда я.

— Что, разве не отсюда?

Я притормозил. Заставил себя четко припомнить, что я рассказывал ей о своей жизни и как приукрасил ее. Затем дал задний ход, взял ее за руку и потащил через двор к сеновалу, где пылился дедушкин «Мерседес».

— Узнаешь его? — спросил я.

Гвен прижала палец к крышке багажника и, проведя им по цветочной пыльце, обнажила черный лак. Протерла окошко и заглянула внутрь.

— Это его машина? — уточнила она. — Я видела ее в Норвике, когда хоронили Эйнара.

Я кивнул.

— Никуда нам от этого не деться, Гвен. Ни тебе, ни мне. Он мне никогда не рассказывал ни что был на этих похоронах, ни что…

— Эдуард, — перебила она меня. — Все, ты меня достал уже всеми этими россказнями. Вези меня к поезду.

— Подожди, — сказал я. — Ты же не знаешь, для чего я это рассказываю. Но ты ведь часть этого. Посмотри на дверцу. Этим летом на ней нарисовали свастику, потому что дедушка воевал на Восточном фронте за немцев. Пока я не познакомился с тобой, я был не таким, каким, может быть, тебе представляюсь. Я был нелюдимым. Мой мир кончался у этого забора. И так пока я не встретил тебя.