Владимир Гриньков - Когда умирает ведьма

Пахарь повел взглядом вокруг. Его сторожили трое. Они смотрели на него с отстраненной брезгливостью, словно Пахарь был раздавленной на дороге кошкой: смотреть неприятно, но с ними лично такое никогда не произойдет. В этих взглядах читался приговор.

— Позовите его! — заговорил, захлебываясь, Пахарь. — Я должен с ним поговорить!

Но было уже поздно.

— Ты, мужик, про тридцать минут слышал? — спросил у Пахаря, который дал ему лопату. — Давай, сдвигай костерок, там под костром оттаяло немного.

Он обернулся и махнул рукой кому-то, кто сидел в машине. Зажегся свет фар, осветив подготавливаемое для казни место. Пахарь рванулся к машине, где, невидимый, находился Калмыков, но опекуны Пахаря были начеку. Его сбили с ног и он упал в снег, а когда поднял голову, увидел прямо перед своим носом пистолет.

— Я думаю, что ты своей выгоды не понял, мужик, — сказал Пахарю человек с пистолетом. — Это шеф еще с тобой по-человечески, чтоб тебя тут по весне не обглодали, а ты, вижу, совсем без понятия. Ты копать будешь, мужик? Или тебя кончать прям здесь, в снегу?

Он передернул затвор. Холодно лязгнул металл. Пахарь поспешно вскочил, сгреб в сторону кострище, высвобождая место для работы. И принялся копать. Земля оттаяла всего на полштыка, а дальше она была твердая, как бетон, но Пахарь с неистовством обреченного бился об эту твердь, потому что знал, что жить ему столько, сколько он будет орудовать лопатой, и бился он сейчас за минуты своей жизни, только за это, а все другое уже потеряло смысл. Он так торопился и так старался, что очень скоро устал, он еще механически продолжал долбить неподатливую землю, но бессмысленность его трудов уже была очевидной. Он бросил затравленный взгляд на своих опекунов и обнаружил, что и им уже понятно, что это все — пустая трата времени, и никаких тридцати минут у него уже нет. Минута или две и — ему объявят, что хватит, толку все равно никакого нет. Застрелят и бросят на снегу, он закоченеет и пролежит здесь до весны. Ему вдруг стало очень жалко себя, потому что он был не старым еще мужиком, вполне прилично зарабатывающим, с полезными знакомствами, с хорошей репутацией среди тех, кто его знал — и все это, оказывается, не имело смысла и никак не могло ему помочь, потому что через несколько минут он будет лежать в этом лесу, как безродный бомж, не умерший, а сдохнувший. Почему-то это слово застряло у него в мозгу — «сдохнувший». Оно его ужасало, и ему еще жальче себя становилось. Черт возьми, его брат просто заснул и не проснулся. Как у него все легко произошло. Даже завидно…

— А?! — страшно выдохнул Пахарь и оглянулся.

Его опекун непроизвольно вскинул руку с пистолетом.

— Так бывает, что живой евоной смерти позавидует, — в ужасе бормотал Пахарь, таращась в пространство перед собой, словно в слепящем свете фар хотел разглядеть напророчившую ему весь этот ужас Кривулю.

Он сейчас выглядел так страшно, что у парня с пистолетом сдали нервы:

— Ну все, мужик! Хватит! Время вышло!

— Зови его! — заторопился Пахарь. — Позови шефа! Я не все ему сказал!

— В письме напишешь, — злился парень.

Черный зрачок пистолета смотрел Пахарю в лоб.

— Он тебе не простит! — сказал Пахарь, заглядывая в этот зрачок завороженно. — Когда уже будет поздно, и он уже ничего не сможет поправить — он тебе не простит, что ты его не позвал, что из-за тебя он не был предупрежден! А они вот скажут, — качнул он рукой в сторону двух невольных свидетелей их разговора, — что я предупреждал.

— Говори, — предложил палач. — Я передам.

— Не-е-ет! — выдохнул Пахарь, обмирая от осознания того, что казнь откладывается.

Он уже понял, что сию секунду его не убьют. Что он еще будет жить. Какое-то время. Парень с пистолетом мотнул головой, и один из его товарищей побежал к машине.

— Скажите, что это про Кривулю! — крикнул ему вслед оживающий Пахарь. — Что это очень важно!

Он не видел, что происходит там, у машины, как вдруг в полосу света фар вступили двое. Пахарь видел два силуэта. И один из силуэтов принадлежал Калмыкову.

— Я хотел вам сказать! — крикнул обрадованный Пахарь. — Это очень важно. Это касается вас!

Он воспрял духом и уже верил, что будет жить.

— Я сейчас вспомнил своего брата, — сказал Пахарь. — Он у меня недавно умер. Отравился газом. И я ему сейчас позавидовал. Понимаете?

— Вы про Кривулю что-то хотели сказать.

— Так это и есть про Кривулю! Она мне сказала: «Так бывает, что живой евоной смерти позавидует». Это она про брата моего. Что я ему позавидую. Не ему, в смысле, а его легкой смерти. И все совпало! Ну откуда она могла знать, что я сам себе скоро могилу буду рыть? Получается, что она предсказала! Она знала про это заранее!