Инна Булгакова - Третий пир

— А кто являлся к вам?

— О себе подумайте, молодой человек. А мы вылечились. Нет больше юноши с огненными крыльями.

Нет крестов и хоругвей, конницы, чаши и плащаницы. «С нами Бог»?

— Нет, — подтвердил Митя, и заиграла в жилах западноевропейская жидкость.

В семействе Светлых своим чередом шло чаепитие (ром «Святой Михаил» хорошо идет с чаем и вообще хорошо идет), зачитывался последний сонет, плелся новый венок «Во имя Человека!», смиренные домочадцы, звонок, легкий авторский сбой, любознательный Петруша.

— Светлые тут живут?

— У нас только папа Светлый. А мы все Потемкины. А вы кто?

Двух дядей пронесло мимо Петруши в «общую» комнату.

— Где жених?

— Был да весь вышел, — рука хозяина в гордом жесте на слове «грядущее».

— Куда?

— Не знаю.

— А если вспомнить?

— Люди добрые! — Бабушка склонилась в поясном поклоне. — Сема больной человек. Побойтесь Бога!

Запела было труба, но ее заглушил свист бичей.

— Как русский интеллигент, более того — как русский поэт требую официальной повестки!

— О Господи! — простонал Митя, Никита испугался.

— Семен Макарович, вы меня не узнаете?

Все члены одного Союза, более того — одной секции! Русский смех сквозь слезы.

— И все же — где жених?

— Мы говорили о любви, да, о любви. Невеста, странная, но прекрасная, вдруг встала и ушла. Здесь — тайна.

— Доктор — жених? — как недоверчив дивный детский взор. — Он страшила.

— Татьяна, уйми ребенка.

— Доктор поехал на вавилонскую башню!

— Татьяна!

— Он сказал в передней: «Теперь едем на вавилонскую башню на какой-то набережной».

— Ага! Высотка на Котельнической. Яков Маков, квартира шестьсот шестьдесят шестая. Этого паршивца там все знают. Татьяна! — «Святой Михаил» как-то между прочим распространился по золоченым стопочкам. — За диалектику?

— За что?

— За то, что, может быть, наше «зло совершает благо»?

— Это говорил сатана.

Борьба за существование, естественный отбор, золотой стандарт — вот человек и его мера: «Зло совершает благо»?

— Нет, — сказал Митя, забыв обо всем, и «Святой Михаил» огненной волной вошел в него.

Яков Маков сидел и ничего не делал, и ничего не пил, и вообще никогда не пил на своей башне в центре Москвы (бледный взгляд в окно, лучезарный, блаженный, успенский прах, масонский знак, египетские гробницы, кремации, урны, мертвые воды в государственных твердынях), звонок.

— Кто там?

— Свои.

— А именно?

— Члены Союза.

Пять замков, двое незнакомцев (Яков Маков общался с членами по партийной линии, собирая взносы и парадоксально имея репутацию «левого»).

Вопрос:

— Где жених? Ответ:

— Ничего не знаю. (Юморист — тертый орешек.)

Митя рассеянно устранил его, прошелся по пустынным респектабельным комнатам, хозяин с Никитой — неотвязные бубнящие тени, но он не помнил о них, остановился у окна… лучезарный, блаженный, масонский… мерзкое кладбище.

— Он был здесь.

— Это допрос?

— Товарищ Маков, — взмолился Никита, — вот мое удостоверение. Нам просто нужен старый друг детства Евгений Романович Вэлос.

— А зачем вам нужен старый друг вашего детства?

— Чтобы его убить.

— Остроумно! — Яков Маков повеселел. — Очень остроумно — убить детство. Шерше ля фам? Видел и скажу…

— Он шутит, — объяснил Никита. — Нам просто нужно поговорить.

— И только-то? А настроили было на трагедию. Но, разумеется, все кончится разговорами. Здесь все всегда кончается ничем.

— Не всегда! — Митя отвернулся от православного праха, от масонского ада. — На этой земле была и трагедия.

— Оптимистическая? — Яков Маков окончательно осмелел и развеселился. — Уж после нее-то точно ничего нет и не будет. Народ-богоносец принес свою ношу — сатану.

— Он принес себя в жертву. В жертву выбирается возлюбленное.

— Не смешите! Не избранный агнец, а стадо баранов пожертвовало Богом.

— Нет. Бога убили не мы, — сказал Митя и пошел вон из вавилонской башни.

Хозяин крикнул, засмеявшись:

— Не переживайте, Бога нет! И жениха вашего, должно быть, уже нет!

— Где его нет?

— На Садовой-Кудринской, тринадцать, квартира три.

Ничего нет в бледном лучезарном аду, только свист бичей, и никого не разбудит походное пенье трубы.

Между тем трое на Садовой-Кудринской — хозяин, левый и правый — находились под впечатлением («От чего лечит твой доктор?» — «Он специалист по душевным болезням». — «Возвращает утраченные души?» — «Скорее, излечивает от этой иллюзии». — «Душа — иллюзия?» — «Так легче. Ничего не болит». — «Да, но каким образом?» — «Энергия загадочного происхождения. Возможно, он использует заложенный в природе инстинкт смерти, энтропию, стремление в ничто». — «Черт возьми! Как сказали бы в свое время, сжигая доктора на аутодафе: использует силы ада». — «Отрадная картинка». — «Однако доктор нужен здесь: у него много работы». — «И невеста». — «Странная невеста. А ты его не боишься?» — «Побаиваюсь. Смерть надо полюбить больше жизни, говорит он». — «Ну и как, полюбил?» — «Нет. Пока нет»). Звонок.