Инна Булгакова: Век кино. Дом с дракончиком

Мне приснился сон, нечто смутное, мутное; отчетливо — лицо мальчика, он говорил что-то… как вдруг я очнулся от звуков «земных», бессознательно схватил телефонную трубку и услышал: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти». Отбой. 3.15 утра. Не успев удивиться, ушел я вновь в блаженные объятья бога сна, словом, эпизод «заспал». Не подозревая, как впоследствии буду мучиться им, этим лицом, этой «могилой».

Окончательно проснулся в первом часу, впрочем, и заснул где-то в три: в ночном клубе «Артистико» происходило вручение новоявленного киношного приза (от благородных баронов… то есть банкиров) под девизом «Мефисто». Это дьяволово действо я и снимал: я — кинооператор.

Там, очень кстати, встретил старинную свою приятельницу — режиссера Викторию Павловну Любавскую, которая предложила мне работу: новая версия «Египетских ночей». Ну, на нынешнем бездарном «безрыбье» — да еще Пушкин! — с трепетом согласился. Договорились так: сегодня я отвожу Викторию с сыном на дачу, где состоится решающий разговор с мужем ее (сценаристом) и со спонсором-продюсером. Заодно и новоселье. Любавские как-то умудрялись процветать всегда и везде — и вот только что сдали себе в эксплуатацию новенький загородный дом.

В три, как условились, звякнул — нет ответа. В полчетвертого — тоже нет. Странно. Может, линия барахлит? Поехал наобум — на Плющиху, где не был тыщу лет… Точнее, сюда нынче ночью я ее и доставил, расстались во дворе, стиснутом неоштукатуренными стенами, мрачном мирке, где безумствовал я когда-то в любовном исступленьи… по ней, по ней. Однако время — милосердный лекарь. Дом в два этажа в глубине за акациями, куда процокала она, а я поплелся назад к машине, с утомленной головой и пустым сердцем.

Полутемный, с отрадной прохладой подъезд, коричневая дверь — ни ответа, ни привета… Нет, все-таки женщины — «порождения ехиднины»! Неужели забыла и отправилась за город своим ходом? И я отправился на поиски их Молчановки — неподалеку, по словам Вики, от Кольцевой, на север; ради «Египетских ночей» я б к черту на кулички отбыл.

А жара стояла несусветная; приостановился на Садовом кольце водички купить; из салонного сквознячка вылез в уличное марево, прямо в кучку бомжей, которых гуманисты-иностранцы (бельгийцы, кажется) задарма поили кофе с булочками. И наткнулся, чуть не наступил на Викину сестру в ярко-зеленой кофте и красной юбке; она сидела на кромке тротуара рядом с замшелым стариком — оба пили из бумажных стаканчиков. Ночью же в клубе на мой вопрос о Татьяне (из чистой любезности — ни с какой стороны эта придурковатая меня не волновала) Вика ответила: исчезла куда-то, ничего о ней не знаем, мол. Сегодня узнаете, подумал я с искренним злорадством, прямо на новоселье в загородный особняк и доставлю. Маленькая месть.

Долго уговаривать не пришлось. То есть вначале она отказалась наотрез (и старик чего-то там лопотал), потом задумалась, опустив голову; я уж было терпенье потерял; и вдруг говорит: «Да, надо ехать. Никита Савельевич, поехали». Ну, тут я совсем развеселился. «Может, еще кого прихватить? Место есть». — «Нет, мы вдвоем». Она с трудом приподнялась и, поддерживаемая стариком, побрела к моей старой «пятерке», согнутая в пояснице почти под прямым углом (как на известной иконе Серафима Саровского… ни к селу ни к городу всплыл святой). «Что с вами?» — в тоне моем невольно проступила брезгливость, не выношу уродства. «Что-то с позвоночником, — угодливо отозвался старик. — Лечить надо, а Танюша не желает, может, вы уговорите». А она приподняла лицо, улыбнулась и сказала: «С праздником вас, Николай Васильевич!» — «А что мы сегодня имеем?» — «Троицу Святую».

Они сели на заднее сиденье; от нечего делать я стал расспрашивать; сквозь гул мотора, сквозь оранжевый блеск и суету уходящего дня два голоса за плечами поведали историю (повествовал в основном бомж). Года три назад Татьяна усыновила сироту — побирушку с церковной паперти, у которого оказалось редкое заболевание мозга — и можно было сделать операцию, за большие «бабки». Она продала квартиру в центре (еще родительскую; они с Викой сводные, по отцу). Мальчик скончался под ножом, а Татьяна стала бродяжкой.

— Вы настолько горды, что не пожелали попросить помощи?