Шарль Эксбрайя - Семейный позор. Мы еще увидимся, детка! Ночь Святого Распятия

— Ну, дружочек, выйдешь ты очень не скоро!

— Кто знает? А насчет макарони, которого вы пытаетесь на меня взвалить, глухо дело! Я его в глаза не видел и даже не слышал о нем…

— Ты что, издеваешься надо мной?

— Нет. Я узнал о существовании этого типа, только когда он уже умер, если можно так выразиться… И, послушайте, инспектор… Допустим, я шлепнул бы парня и отобрал у него на целый миллион всякой всячины… Неужто вы думаете, я стал бы терять время на какую-то жалкую ювелирную лавку? Очень надо пачкаться за несколько кусков, когда у тебя и так набиты карманы? Вы меня совсем за дурака держите? Нет, сдается мне, эта история с итальяшкой — чистая случайность… Тут наверняка работал не профессионал, потому-то никто не знает!

Пишранд почти поверил, что Бастелика говорит правду, во всяком случае, в рассуждениях бандита была несомненная логика. После удачной операции преступник не станет сразу же снова искушать судьбу, рискуя все потерять из-за сравнительно ничтожной прибыли.

— Допустим… Но в ювелирном магазине ты был не один?

— Как перст!

— Врешь!

— А доказательства?

— Так ты готов отдуваться за всех сразу?

— Таков закон.

— Ну хорошо… раз у тебя есть тяга к мученичеству…

Антуан гордо выпрямился:

— При чем тут мученичество, инспектор? Просто я мужчина!

В тот же богатый приключениями день Бруно и Ратьер отправились гулять по Марселю, зорко поглядывая вокруг и прислушиваясь к разговорам. Оба они были еще очень молоды и так любили свою работу, что продолжали держаться настороже и когда, казалось бы, вполне могли отдохнуть. Они вышли на Канебьер вечером, магазины уже закрывались, и вдруг Маспи услышал, как его окликнули: «Бруно!»

Фелиси подбежала к брату. Тот познакомил ее с коллегой, и Ратьеру сразу понравилась приветливая, симпатичная девушка.

«Вот славная крошка», — подумал он. Фелиси мило улыбнулась приятелю брата, но чувствовалось, что ее гложет какая-то тревога.

— Бруно, мне надо с тобой поговорить… это насчет Пэмпренетты…

Ратьер хотел деликатно отойти в сторонку, но Маспи его удержал.

— Ты можешь не стесняться Жерома — он в курсе…

— Ох, Бруно… ты знаешь, что она выходит за Ипполита?

— Не может быть!

— Увы… Я сама только что видела Пэмпренетту — она пришла к нам делать прическу… Разумеется, нарочно — чтобы поиздеваться надо мной… Ну и заявила во всеуслышание, что скоро выходит замуж… Расплачиваясь в кассе, Пэмпренетта подозвала меня и сказала: «Твой брат, Фелиси, просто чудовище… он наболтал мне с три короба, а я и уши развесила, но теперь с этим покончено… Встретишь его — передай, чтоб больше не смел к нам являться… и вообще, моя свадьба с Ипполитом — дело решенное… Обручение — завтра, в восемь вечера, у нас дома… Хочешь — приходи, я тебя приглашаю…» Ну а я ответила: «Нет, Пэмпренетта, я не приду, потому что моему брату и так будет слишком больно и я не желаю, чтобы он и меня тоже считал предательницей! А еще имей в виду: ты делаешь ужасную глупость, связываясь с таким ничтожеством, как Ипполит!» Пэмпренетта же заявила, что это касается только ее и вообще ей не нравится, когда о ее будущем муже говорят в таком тоне… Короче, мы поссорились… Тебе очень грустно, Бруно?

Да, Бруно было очень грустно. Он ведь всю жизнь любил Пэмпренетту и наверняка так и не сумеет разлюбить. По лицу парня и Фелиси, и Ратьер сразу поняли, что творится у него на душе. Наконец Бруно передернул плечами, словно пытаясь стряхнуть прилипшую соринку.

— Ладно… ну что ж, как-нибудь переживем… А что до боли, Фелиси, то, да, конечно, мне сейчас несладко, но, надеюсь, со временем это пройдет… А сейчас, сестренка, мне лучше побыть одному, Жером тебя немного проводит…

Фелиси поцеловала старшего брата — она прекрасно его понимала и от души хотела бы помочь, а потом удалилась вместе с инспектором Ратьером. Тот предложил девушке выпить аперитив, и она согласилась. Так одна любовь умирает, другая зарождается. И все идет своим чередом.

Комиссар Мурато метал громы и молнии. Начальство то и дело требовало новых сведений о ходе расследования, а Мурато всякий раз приходилось отвечать, что, если главный виновник ограбления ювелирного магазина надежно заперт в тюрьме, то остальные все еще на свободе и похищенные драгоценности тоже не найдены. Что до убийства итальянца, до сих пор не удалось ухватить ни единой ниточки, которая бы вывела полицейских на след. В зависимости от характера собеседников Мурато выслушивал то горькие упреки насчет полного бездействия некоторых подразделений и слишком быстрого повышения по службе не всегда достойных этого полицейских, то вежливые замечания тех, кто не сомневался в искреннем рвении Мурато и его подчиненных, но полагал, что от человека нельзя требовать большего, нежели то, на что он способен. В заключение и те и другие обещали потерпеть еще немного, а потом официально заявить о вопиющей неспособности комиссара выполнять свои обязанности, что, разумеется, мгновенно станет достоянием общественности. Естественно, вся досада, которую Мурато не мог излить начальству, обрушивалась на подчиненных. А инспектору Пишранду, как самому старшему, доставалось больше других.