Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Ты хочешь сказать, что знал об этом с самого начала? Значит, именно в этом и есть твоя тайна?

– Боюсь, что да.

– Но как ты обнаружил?

– Прежде всего, догадался. Ты знала, что она страдала той же котофобией, что и ты? При виде кошки точно так же слетала с катушек и шла вразнос?

– Неужели? Понятия не имела. У нас дома, конечно же, никогда не было кошки, поэтому, когда она приезжала, разговор об этом, естественно, не заходил. Да, теперь понимаю. Наверно, когда я тебе сказала, что у нее в спальне был котенок, ты сразу заподозрил, что тут что-то неладно. Но ведь Графтон не мог об этом не знать?

– Может быть, он и не догадывался, что в ту ночь в спальню пробралась кошка. А скорее всего, ему это и в голову не приходило. Здесь на конюшенном дворе наверняка всегда водились кошки – а как же иначе, вспомни о том, сколько крыс наводнило сераль, – но при жизни тетушки Гарриет они никогда не рисковали проникать в комнаты.

– Из-за собак?

– Может быть, и из-за собак. Обрати внимание, как ведут себя эти кровожадные звери. – Он указал на Сафира и Звездочку, которые, виляя хвостами, скалили зубы в дружелюбной ухмылке. – Их наверняка воспитывали как комнатных собачек и разрешали бегать по всему дворцу, а Самсон, насколько я знаю, всегда спал на тетушкиной кровати. Он был грозой для кошек. Если наш «доктор» боялся собак и запирал их, то в конце концов случилось неизбежное… Давай выйдем куда-нибудь, откуда все видно.

Мы принялись ощупью пробираться по каменистой вершине утеса сквозь самый густой участок рощи.

– Ну, продолжай.

– Словом, история с кошкой навела меня на мысль о том, что здесь что-то не сходится. Поэтому я и решил забраться во дворец, оглядеться и понять, что же все-таки стряслось с настоящей тетушкой Гарриет. Тот факт, что Летман и компания разрешили тебе свободно гулять по дворцу, означал, что тетушка спрятана не там. Я подумал, что, должно быть, она умерла. Потом я проник во дворец и обнаружил, что ее личные вещи – Коран и собачки Фо – валяются среди ненужного хлама, что Самсон издох и не был похоронен с подобающими почестями среди других собак. Тогда я окончательно убедился, что тетушка мертва. Поэтому, когда ты в ту ночь пошла спать, я направился к выходу и по дороге решил еще раз сунуть нос куда не следовало. Что произошло дальше, ты знаешь: меня поймали, оглушили и заперли. Вот и все. Стой, пришли. Придержи собак и не высовывайся, тебя не должны увидеть. Боже мой!

Мы дошли до угла дворца и выглянули.

Сцена напоминала кадры из грандиозного исторического фильма. На фоне пляшущих языков пламени торжественно высились черные зубчатые стены. Одна из крыш, совсем прогорев, обрушилась и представляла собой хаотичное переплетение черных балок. В окнах пульсировал багровый свет. Порывы ветра сдували с пожарища бледно-серые облака дыма, усыпанные искрами, и обрушивали их на толпу, осадившую главные ворота. Арабы разбегались в стороны, а потом, когда облако рассеивалось, с криками, проклятиями и возбужденным смехом снова спешили сгрудиться поближе к стене. Ворота были раскрыты, обе высокие створки стояли нараспашку. В общей свалке прослеживалось движение людей во дворец и обратно, говорившее о том, что внутри все-таки ведутся какие-никакие спасательные работы, а также о том, что Графтону сильно повезет, если он впоследствии увидит хоть что-нибудь из спасенного от пожара добра.

Оставалось надеяться, что все остальные обитатели дворца успели укрыться от катастрофы. Мулов, по-видимому, вывели из стойл в первую очередь, поскольку то тут, то там посреди толпы я видела их лукавые морды, казавшиеся зловещими из-за отблесков пламени, подсвечивавших багровым огнем их огромные зубы и глазные белки. На лоснящихся спинах громоздились вьюки с добычей; арабы, вопя, вырывали друг у друга поводья. Затем я заметила гнедого коня, со шкурой яркой, как пламя; под уздцы его вел человек, в котором я мгновенно узнала Джона Летмана.

Он стаскивал с лошадиной головы какую-то тряпку – то ли коврик, то ли одеяло. Ему пришлось закутать глаза и ноздри животного, чтобы вывести его из горящей конюшни. Летман пытался оттащить гнедого подальше от толпы, но конь упирался, испуганно топтался на месте и пронзительно ржал.

Я сжала руку Чарльза:

– Смотри, там Летман! Он выводит коня. Чарльз, он садится верхом! Сейчас удерет!

– Пусть удирает. Все равно он ничего не сделает. Только Графтон… эй, гляди-ка, они его остановили!

Летман, верхом на гнедом, коленями, хлыстом и поводьями отбивался от наседавшей толпы, торопясь завернуть за угол, как раз туда, где стояли мы. Его ждала тропа под стеной сераля, открытый склон горы и – свобода. Жеребец, прижав уши, кружил на месте, вздымая пыль, и толпа вокруг его морды рассеялась – вся, если не считать одного человека, который, не обращая внимания на злобно брыкающиеся копыта, подскочил к коню и крепко схватился за поводья. Он кричал что-то Джону Летману. Я заметила, что Летман вскинул руку, указывая на горящий дворец, и что-то заорал. Его голос, неожиданно могучий и чистый, перекрыл собою взволнованный гомон толпы. Все лица обернулись к нему, точно листья, взметенные ветром. Летман хлестнул кнутом подскочившего к нему храбреца, пустил гнедого мощным галопом и во весь опор помчался к роще, в которой укрылись мы.