Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Разве дело только в табаке? Мне показалось, разговор вас огорчил.

– В какой-то мере да, – призналась я. – Должна сказать, все это довольно странно, и говорить с ней было нелегко.

– В каком отношении?

– Ну, как сказать… Впрочем, вы, наверно, к этому привыкли. К тому, что она непоследовательна, забывчива, а вначале все время старалась меня уколоть. И… да и выглядит она так чудно, и курит кальян… Боюсь, я временами была нетактична, но я слышала, что она не любит тех, кто всегда с ней соглашается, и считала, что лучше напрямик выкладывать ей всю правду. Мне показалось, что я ее расстроила, особенно тогда, когда она начала бормотать и ворчать, но потом я решила, что так, пожалуй, лучше. Правда?

– Ничуть она не расстроилась. Поверьте мне на слово, она не шутила, когда сказала, что разговор ей понравился.

Мне подумалось, что Летман слишком краток и грубоват. Но неприятное впечатление рассеялось, когда он добавил:

– Вам следовало раньше сказать мне об этом кузене Чарльзе. Я бы попробовал ее уговорить.

– Да, я, пожалуй, сделала глупость. Мне хотелось сначала самой посмотреть, куда ветер дует. Как вы считаете, она может передумать?

– Кто ее знает. Понятия не имею. Если она приняла решение, переубедить ее бывает нелегко. Мне иногда кажется, что она любит настоять на своем просто из чистого упрямства. Понятия не имею, почему она вдруг так переменилась.

– Я тоже. Знаете, она всегда обожала Чарльза – считала, что он единственный из нас всех, кто хоть на что-то годен. – Я горестно добавила: – Он разозлится на меня за то, что я подложила ему такую свинью. Видит бог, я не хотела разрушать его планы! Ему очень хочется увидеться с тетушкой – и не из чистого любопытства, как мне. Не знаю, что он скажет. Она, должно быть, нередко говорила с вами о нем?

– О да. Если бы я знал, что он здесь… Осторожно, ступенька. Долго он еще пробудет в Ливане?

– Понятия не имею.

– Ладно, если у него есть свободное время, скажите ему, чтобы подождал несколько дней, хотя бы до середины следующей недели. Я сделаю, что смогу, и сообщу вам в «Финикию».

Мне оставалось только поблагодарить Джона Летмана за любезность.

– Спасибо, – сказала я. – Передам. Уверена, что тетушка, когда все как следует обдумает, сменит гнев на милость.

– Чего на свете не бывает, – лаконично откликнулся Джон Летман.

Ночью пошел дождь.

Я вернулась к себе в спальню глубокой ночью, где-то между половиной второго и двумя часами пополуночи. Ночь была темная, погода стояла сухая и очень тихая, ничто не говорило о приближении грозы.

Мистер Летман проводил меня до самых дверей спальни, где я оставила гореть керосиновую лампу, попрощался и ушел. Я взяла лампу, пошла в хаммам, умылась как смогла под струйкой холодной воды и вернулась в комнату. Ключа не было, но изнутри дверь задвигалась большим деревянным засовом. Я осторожно вдвинула его в гнезда. Потом сняла платье, кое-как убавила огонь в лампе, задула фитиль и легла.

Час был поздний, я устала, но все равно не смогла сразу уснуть. Некоторое время я лежала без сна, снова и снова перебирая в памяти подробности недавней встречи.

Я пыталась представить, как расскажу о визите к тетушке Гарриет сначала Чарльзу, потом матери и отцу, но нужные слова почему-то никак не приходили. «Она чудаковатая, она выглядит больной, она состарилась, она все границы перешла в своем стремлении к отшельничеству» – ни одна из этих фраз не могла передать истинного тона этой необычной беседы. И если она в самом деле не собирается принять Чарльза…

Ладно, это проблемы не мои, а Чарльза. Я уснула.

Не знаю, что меня разбудило – то ли вспышка молнии, то ли последовавший тотчас же за ней раскат грома. Повернувшись на другой бок, я открыла глаза – все остальные звуки потонули в оглушительном шуме дождя. Такого ливня я никогда не видела. Ветра не было, только грохотали один за другим раскаты грома да метались по черному небу ослепительные белые сполохи. Я села на кровати и выглянула в окно. Деревянные рамы на сводчатых окнах жалобно стонали под напором ветра, оконные решетки колотились, словно желая ворваться в комнату, и при вспышках молний отбрасывали на стены причудливую черно-белую пляшущую тень. Сквозь открытое окно в комнату врывался сногсшибательный аромат цветов, разбуженных дождем. Вместе с ароматом цветов в комнату проникал и куда более ощутимый незваный гость: дождь. Тугие струи хлестали по подоконнику и огромными тяжелыми каплями растекались по полу.