Аллен Эскенс - Жизнь, которую мы потеряли

– Не слишком веские причины, чтобы удариться в религию, – заметил я.

– Да, не слишком, – согласился Карл. – Меня окружали сотни мужчин, которые жили в ожидании конца своей земной жизни в надежде, что после смерти их ждет нечто лучшее. И я чувствовал то же самое. Мне хотелось верить, что по ту сторону меня ждет нечто более светлое. В тюрьме я просто-напросто убивал время, дожидаясь момента этого перехода. Вот тогда-то пари Паскаля и засело у меня в голове, хотя и в несколько измененном виде. А что, если я ошибался? Что, если нет никакой другой стороны? Что, если во всех периодах вечности есть только один-единственный период, во время которого я буду жить? И как бы я прожил свою жизнь, если бы в этом была суть дела? Понимаешь, о чем я? А что, если нам дана только одна жизнь и это все, что мы имеем? Вот такие дела, – хмыкнул Карл. – Но с другой стороны, получается, что это и есть наш рай. Мы видим каждый день чудеса жизни, о которых не задумываемся, принимая их как данность. В тот день я решил, что буду по-настоящему жить, а не просто существовать. А если умру и обнаружу, что по другую сторону меня ждет рай, что ж, это будет просто замечательно. Но если я не проживу остаток жизни так, словно я уже в раю, а потом умру и растворюсь в пустоте, ну… тогда, считай, я впустую растратил свою жизнь. Я впустую растратил свой шанс быть живым, который выпадает человеку только один раз.

Карл стал потихоньку отключаться, его взгляд сфокусировался на синице, сидевшей на голой ветке за окном. Мы оба пару минут следили за птичкой, но, когда она упорхнула, Карл снова переключился на меня.

– Прости, – сказал он. – Когда я думаю о прошлом, то ударяюсь в ненужное философствование.

Карл снова схватился за живот, едва слышно застонав от нестерпимой боли. Он крепко зажмурил глаза и стиснул зубы. Однако приступ не прошел, а, наоборот, усилился. У Карла и раньше случались острые приступы, но такого я еще не видел. Я выждал несколько секунд в надежде, что боль утихнет. Лицо Карла исказила мучительная гримаса, ноздри раздувались от затрудненного дыхания. Неужели на этом все будет кончено? Неужели он умирает? Я выбежал в коридор и позвал медсестру. Она опрометью вбежала в комнату со шприцем в руке. Вынув капельницу, сестра вколола Карлу морфий, и уже через пару секунд его мышцы расслабились, рот слегка приоткрылся, голова откинулась на подушку. Карл стал похож на бесплотную тень некогда сильного мужчины. Он казался едва живым. Он попытался бороться со сном, но не смог.

Я смотрел на него спящего и невольно задавался вопросом: сколько еще дней ему осталось жить, сколько еще часов? Я невольно задавался вопросом: сколько у меня осталось времени, чтобы сделать то, что я должен был сделать?

Вернувшись домой, я вытащил из бумажника визитку Руперта с телефоном профессора Боуди Сандена и тут же позвонил ему. Профессор Санден был очень любезен и назначил встречу на завтра в 16:00. Во вторник последней лекцией у меня была экономика, и раньше 15:30 мне было не освободиться. Если бы я знал, что на лекции в тот день нам будут просто зачитывать учебник, то прогулял бы занятия и приехал бы в Университет Хэмлайна пораньше. Но к тому моменту, как автобус высадил меня в Сент-Поле, мне предстояло пройти девять кварталов, а времени на все про все оставалось лишь шесть минут. Первые семь кварталов я пробежал рысцой, а последние два уже прошел медленным шагом, в куртке нараспашку, дав возможность холодному зимнему ветру остудить взопревшее тело. В кабинет профессора Сандена я вошел минута в минуту.

Я ожидал увидеть перед собой старенького профессора права, с редеющими седыми волосами, в галстуке-бабочке и в пиджаке из верблюжьей шерсти, но профессор Санден встретил меня в дверях своего кабинета в синих джинсах с накладными карманами, фланелевой рубашке и лоферах. Профессор носил тонкую бородку, его густые каштановые волосы были слегка тронуты сединой на висках. Рукопожатие у него было крепкое, почти как у работяги на стройке.

Я принес с собой папку с материалами дела – ту самую, которую показывал детективу Руперту. Расчистив место на своем заваленном бумагами письменном столе, профессор Санден предложил мне чашку кофе. Профессор мне сразу понравился. Тем не менее я не стал говорить, что Карл был условно-досрочно освобожден, памятуя о том, как этот факт с ходу умерил пыл Макса Руперта. Мне не хотелось, чтобы профессор с порога отмел мои аргументы лишь на том основании, что Карл уже не в тюрьме. Свою презентацию я начал с фотографий окон задней двери дома Локвудов.