Вячеслав Мусиенко - Три цвета белой собаки

Я заботился о внуке и сыне, успокаивал дочку, был любезен с Аней, строил планы с Оксаной (наши отношения после рождения Костика и моего развода потеплели, хотя все еще были непростыми) — и мучительно тосковал по Марине. Мне ее не хватало. Не хватало, как простой, экологически чистой, понятной еды — без вкусовых добавок, с природным ароматом, не претендующей на мишленовские звезды, зато согревающей желудок и дающей силу. Спустя три месяца после нашего расставания я стал задумываться: а если бы мы были вместе? То есть не ситуативно, не от свидания к свиданию, а всерьез: стали бы парой, родили бы ребенка, далее по тексту — «в горе и в радости»? А что, если Марина — женщина, меняющая судьбу, а я этого не понял, не рассмотрел, не почувствовал?

Уймись, Марк, говорил мне здравый смысл. Ты же знаешь, что тоскуешь не по несостоявшейся судьбе, а по наркотику, знакомому каждому мужику, — по молодому телу, по неприхотливой неизбалованной женщине, которая была тебе благодарна за десятую или даже сотую часть того, что ты мог ей дать. Отпусти ее и забудь.

А что, если ты упустил Тот Самый Шанс, нашептывало мое сердце. И я сходил с ума, выскакивал за порог, прыгал за руль и мчался к дому, где она жила. Я понятия не имел, сменила ли она квартиру или осталась жить в той, за которую я раньше платил. Мне не удалось встретить ее возле парадного, как обычно бывает в рождественских фильмах. Окна ее (ее ли?) квартиры были темными, если я приезжал вечером. А я обычно вечером и срывался к ней, гонимый страхом: неужели я упустил что-то очень важное? Я парковался неподалеку, наблюдал за людьми, которые шли с пакетами из ближайшего супермаркета, вели за руку смеющихся или хнычущих детей, спускали с поводков собак, выведенных на прогулку, — и те принимались с энтузиазмом носиться по двору и обнюхивать кусты. Бесхитростная, неумолимая, такая одинаковая у всех и такая уникальная у каждого — обычная жизнь проходила перед моими глазами, пока я сидел со стучащим сердцем, облокотившись на руль своего джипа.

Не знаю, что бы я сделал, встретив Марину. У меня не было никаких планов. Возможно, проводил бы ее взглядом, завел бы мотор и уехал, так и не показавшись ей на глаза. А может, бросился бы навстречу с вопросом: «Как ты думаешь, мы будем счастливы вместе? Ты же врач, ты любишь конкретику и ненавидишь неопределенность. Ты видела мое сердце на мониторе. Скажи, у нас есть будущее?»

Прошло полгода, я уже не ездил к дому Марины. Но думать о ней реже не получалось. О ней напоминало многое: песня по радио, которую она любила; афиша кинотеатра, куда мы ходили; реклама медицинских центров… Даже красные сердечки-игрушки в детском магазине! Все вызывало ассоциации с Мариной. Ты ведь можешь ее разыскать в любой момент, говорил я себе. Эта мысль грела: в самом деле, никуда же она не исчезла с лица земли! Даже если у нее кто-то есть, это нам не помеха, как я уже убедился. Однако искать Марину я не торопился. Зачем? Что я ей скажу?

Так я и жил: тосковал по ней, ничего не предпринимал, чтоб вернуть ее, отворачивался от изображений сердечек в магазинах и ждал случая, который подтолкнет мою застрявшую в тоннеле тоску к какому-нибудь выходу.

И дождался деда Луку с его наливкой.

— Марк, вы заснули, что ли? — с неудовольствием спросила Марина, потянув меня за рукав куртки.

Я вздрогнул, поежился.

— Простите, Мариночка, задумался.

Она удивленно посмотрела на меня. Я никогда не называл ее Мариночкой, и сейчас это прозвучало официально-отчужденно. Собственно, так оно и было. Чтобы сгладить неприятный эффект, я положил ладонь на ее пальцы, сжал:

— Становится все прохладней. Марин, мы тут замерзнем и превратимся в заледеневших ежиков в тумане. И нас станут искать — ваш жених и моя жена. Найдут и всплеснут руками: так вот где они спрятались!

Ко мне вернулось хорошее настроение, тянуло дурачиться. Я был взбудоражен оттого, что пришел из будущего, которое только что пронеслось у меня перед глазами. В этом будущем (для нее) я уже прожил с ней пять лет и знал, какой она стала. И это давало мне упоительное преимущество, которое, впрочем, не имело никакого прикладного значения. Я провел пальцами по лицу Марины, погладил ее распухший от слез нос, легонько щелкнул по нему, как играют с ребенком:

— Ну что вы расстроились? Все ведь еще можно переиграть, все в наших руках! Вы же знаете, я волшебник. Хотите, устрою чудо?

— Какое еще чудо… — Марина отстранилась, потерла нос, вздохнула.