Вячеслав Мусиенко - Три цвета белой собаки

И тут наступил пипец. Внезапно сорвался сердечный ритм. Пульс зашкаливал, сердце билось со страшной скоростью, но с нарушенным ритмом, как попало. Мерцательная аритмия плюс море выпитого алкоголя.

В панике я упал на диван, боясь пошевелиться. У меня и раньше бывали такие приступы, но гораздо слабее — при стрессах, физических перегрузках. Такой силы приступ со мной впервые. В аптечке были таблетки, которые помогали, но страшно было встать и пойти за ними. Каждую секунду казалось, что следующего удара сердца я не услышу. Лежал весь мокрый, в холодном поту, пытаясь задержать дыхание и остановить приступ. Бесполезно. Наконец, собравшись с духом, поднялся, пошатываясь, подошел к аптечке, заглотил две таблетки и рухнул на диван. Сергей Михайлович, мой врач, дал схему: две таблетки сразу, через два часа еще две и перед сном одну. Я лежал и ждал действия первой дозы. Было очень страшно, дыхание прерывалось, мысли о смерти подавили мысли и о работе, и о мстительном Малышеве. Ничего больше не было важным. Ничего, кроме моего сердца, бьющегося, как заяц в капкане, испуганно, заполошно.

Никогда в жизни не забыть мне те мучительные часы. Первая доза не подействовала, засадил еще две таблетки (видел бы меня сейчас Сергей Михайлович!) и снова, обливаясь холодным потом, думал о жутком конце, о Косте, Лизе, Вячеславе, Ане и Оксане. Прошло еще два часа — я по-прежнему чувствовал себя на грани жизни и смерти. Что делать? Пить по схеме пятую таблетку? Ее надо пить перед сном, а сейчас 5.30 утра, что делать? Я задыхался, пора, пожалуй, «Скорую» вызывать.

Решил позвонить Лизе. Дочка долго не отвечала, но вот, наконец, встревоженное:

— Папа? Что случилось? — Хорошо, она не выключила на ночь телефон.

— Аритмия сильная с мерцалкой, выпил таблетки — не помогает. Собираюсь «Скорую» вызывать, — сказал я.

— Папа, говори громче, ничего не слышно!

А мне казалось, я почти кричу.

— Аритмия и мерцалка, «Скорую» буду вызывать! — закричал в трубку.

— Жди меня, я сейчас приеду.

Я посчитал, что она будет через час, но звонок в дверь раздался через сорок минут. Значит, мчалась как сумасшедшая.

Держась за стену, добрался до двери. На пороге стояли Лиза с Аней, подхватили меня под руки и повели к кровати, аккуратно уложили. Сразу притащили тонометр — а я и забыл давление измерить.

— Зашкаливает, — озабоченный голос Ани, — двести двадцать на сто шестьдесят. Вот давай капельки капну на язык. — Я послушно открыл рот, на язык капнуло что-то горькое. — А потом выпьешь спазмалгон. — Анин голос успокаивал.

— Сил уже нет никаких, Лиза, вызывай сразу реанимацию! — взмолился я.

— Погоди, Марк. — Аня задумчиво смотрела на меня. — Я тебя спасу, но ты пообещай уже остепениться, не лакать виски в таких количествах и не бегать за каждой юбкой с длинными ногами, ты уже далеко не мальчик!

Анин голос звучал как-то по-новому. Таких ноток в ее голосе я не слышал никогда.

— Обещаю… — то ли прохрипел, то ли простонал, совершенно не понимая, что происходит и как она поможет.

Аня залезла на кровать и села мне на бедра. Затем взяла меня руками за виски, уставилась незнакомым взглядом в глаза и проговорила как заклинание: «Сейчас приступ закончится, сейчас приступ закончится, сейчас приступ закончится!»

И приступ моментально прекратился.

— Прошло! Прошло! — Я задышал полной грудью, плача и смеясь, рассматривая длинные стройные ноги Ани.

— Ну вот, теперь не балуй, а то снова заболеешь. Ты же знаешь, что я ведьма!

Это я знал точно. И бабушка ее ведьма была.

— И я ведьмочка, — встряла Лиза.

— А где Слава?

— С папой остался, тот даже на рыбалку не поехал, как собирался.

— Ну, тебе повезло, муж дома остался. — Я уже мог шутить.

— Дорогой ценой, — покачала головой дочка.

Аня взяла тонометр, надела мне на руку манжету, сто двадцать на 80, пульс 70. Идеально.

Я задремал. Лиза сидела рядом и гладила меня по руке. Сквозь приятную дрему успел подумать, что моя дочка не намного младше Оксаны, и крепко уснул.

Первое, что увидел, пробудившись, — сонное личико Лизы, которая спала рядом на кровати. Из кухни доносился аппетитный запах гречневой каши, которую я давненько не ел — пожалуй, с тех пор, как мы с Аней развелись. Аня готовила кашу так, что банальная гречка превращалась в лакомство — за уши не оттащишь. Наши друзья, попробовав эту кашу, требовали рецепт, Аня смеялась — ничего особенного, белые грибы да лук, да масла не жалеть, но друзья шутливо возмущались, что самую изюминку Аня от них скрывает. Думаю, так оно и было, только Аня не нарочно скрывала секрет. Просто она умела шаманить над плитой, чувствуя, когда надо добавить температуры, а когда прикрутить, с точностью до секунды улавливала момент, когда пора снять кастрюльку с плиты и дать каше отдышаться. Иногда я заставал Аню и вовсе за странным действием — она разговаривала с кашей, что-то нашептывая кастрюльке. Ясное дело — ведьма.