Татьяна Полякова - Дневник чужих грехов

— Возможно, он сам признался. И еще. Коровину известно, что она убийца. Он пытался мне сказать об этом. Екатерина Осиповна утверждала, что это приступ удушья, но никаких приступов у него нет, сегодня мне об этом сообщила Маратовна. Ты понимаешь?

— Пользуясь его беспомощностью, она убила его дочерей? Да она садистка какая-то…

— Она женщина, которую лишили ее детей.

— Да уж, верно говорят, бойся мести бабы… Особенно той, что крепко любит.

— Ты пойдешь к ним?

— Зайду по-соседски. Надеюсь, что мы ошибаемся и Коровина здесь ни при чем…

Через пять минут я уже неслась на велосипеде в сторону села, Верного оставив во дворе. Звягинцева я обнаружила возле калитки дома Коровиных.

— Нет никого, — сказал он мне, когда я спрыгнула с велосипеда. — Должно быть, гулять ушли. Или в магазин. Она ведь его одного никогда не оставляет.

Он усмехнулся с горечью, а я сказала:

— Боюсь, что все-таки оставляла. А ты уверен, что дома никого нет?

— Я звонил. И на домашний телефон тоже.

— Идем, — вдруг почувствовав беспокойство, сказала я и открыла калитку.

Звягинцев нехотя последовал за мной к крыльцу. Входная дверь была заперта.

— Есть еще одна дверь, в сад…

Мы свернули за угол дома, теперь Звягинцев шел впереди. Вторая дверь тоже оказалась запертой. Скорее всего, Коровины действительно отправились на прогулку, домоседами их не назовешь, но беспокойство во мне лишь росло. Я стала стучать в окна, заглядывая во все по очереди. Сергею это, похоже, надоело, он следовал за мной с заметной неохотой.

— Давай дождемся их…

На кухонном окне плотная штора.

— Зачем зашторивать окно днем? — спросила я. Сергей пожал плечами.

— Вот что, выбивай стекло, — решительно произнесла я.

— Ты спятила? — помедлив, спросил Сергей. — Как это — выбивай?

— Понятия не имею, как… Наверное, надо найти камень. Или еще что-то тяжелое. Звягинцев, если это не сделаешь ты, сделаю я.

— Да что на тебя нашло, скажи на милость? Как мы с хозяйкой объясняться будем, ты хоть подумала?

— Скажем, что беспокоились, все ли у них в порядке. Стекло потом вставишь. Объяснения я беру на себя. Что ты стоишь? — рявкнула я.

Он покачал головой в большой досаде, затем ловко взобрался на отлив под окном, довольно широкий, и, держась обеими руками за стену, ударил каблуком ботинка по стеклу. К счастью, рама была старая, никаких стеклопакетов. Посыпались осколки, а Звягинцев, просунув руку, открыл шпингалет, сначала тот, что внизу, а потом и верхний. Окно со скрипом открылось, а я порадовалась, что вторую раму на зиму поставить еще не успели.

— И что теперь? В дом лезть? — повернулся ко мне Сергей.

— А для чего мы все это затеяли?

Он вновь покачал головой и, шагнув внутрь, отдернул штору, после чего матерно выругался. И торопливо спрыгнул в кухню.

— Давай за доктором! — крикнул он, а я, заглянув в окно, успела увидеть лежавших на полу Коровиных. Дверца духовки (она была над их головами) открыта, так же, как и все четыре конфорки. Но газ не горел, а вот запах теперь чувствовался даже на улице. Лицо Коровина землистого цвета, глаза запали. Екатерина Осиповна смотрела прямо на меня и вдруг сказала:

— Черт бы вас побрал…

— За врачом! — зарычал на меня Звягинцев, выключая газ и распахивая кухонную дверь.

— Проще ей позвонить, — ответила я. — Вдруг ее нет на работе? И вызвать «скорую».

Маратовна была в доме через пять минут. К тому моменту Екатерина Осиповна перебралась в гостиную, устроилась в кресле. Все окна были распахнуты настежь. Я слышала, как врач вызывает «скорую», Коровина спросила, обращаясь ко мне:

— Как он?

Я отправилась с этим вопросом к врачу, та в ответ пожала плечами.

— Будем надеяться, — и добавила тише: — Она что, спятила?

Теперь плечами пожала я. Врач осталась рядом с Дмитрием Владимировичем, которого они со Звягинцевым перенесли в спальню, а я вернулась к Коровиной. Она сидела, вжавшись в кресло, тяжело, с хрипом дыша.

— Зачем вы это сделали? — нерешительно спросила я.

— А ты как думаешь? — усмехнулась она. — Всю жизнь вместе, и помирать надо вдвоем. На то и любовь.

— Вы знали, что Лена и Настя — дочери Дмитрия Владимировича?

— Представь себе, даже не догадывалась, — нервно хохотнула она. — Правду говорят, любовь слепа.

— Вы кому мстили, ему? Или соперницам? Наверное, все-таки ему. Не могли простить, что он заставил вас делать аборты, а сам…

— Значит, тетрадь ты нашла? Вряд ли Марта проболталась. Обещала молчать. И молчала. Пока твоя подружка не вздумала дневники публиковать. Надо было спалить к чертовой матери все ее тетрадки вместе с домом, да соседи больно бдительные. А ну как потушить успеют и именно та самая тетрадь не сгорит с моим-то счастьем… — горько засмеялась она. — А следствие непременно начнется.