Татьяна Полякова - Дневник чужих грехов

— У них были хорошие отношения?

На этот вопрос она ответила не сразу.

— В детстве — да. Он ведь не жил с нами. Я старалась, чтобы у нас была семья, настоящая… Это было нелегко. Чем старше становилась Настя, тем труднее было объяснить ей, почему папа живет отдельно. И он стал приезжать все реже. Он ведь очень занятой человек… Деньги переводил регулярно, помог с поступлением в институт, после того как я к нему обратилась.

— У Насти появилась обида на отца?

— Наверное… Когда с ним случилось несчастье, и я… я хотела быть рядом… дочь сказала: «Так ему и надо». Ужасно… — Она отвернулась, прикрыв лицо ладонью, стараясь скрыть свои слезы. — Тогда мне показалось, чудовищно так говорить о своем отце. В конце концов, он заботился о ней, как мог. Да, он не удочерил ее официально, но он заботился… А теперь получается, если бы я не поехала туда, если бы осталась здесь, моя дочь была бы жива…

— Вы купили дом, чтобы быть ближе к Коровину? — дав ей время немного успокоиться, спросила я.

— Я знала, что он не передвигается без посторонней помощи, разговаривала с врачом в городской больнице, где он лежал, прогноз был неутешительный, а тут как раз дом выставили на продажу, совсем рядом с ними…

— Вы были знакомы с Екатериной Осиповной?

— Да. Лет пятнадцать назад Дмитрий нас познакомил. Мы готовили выставку и… в общем познакомил. Сразу после моего переезда в село, я зашла к ним. Она меня не узнала. И мое имя ей ни о чем не говорило. Потом, конечно, вспомнила, когда я сказала о выставке. Я думала, что смогу помочь, но она в моей помощи не нуждалась.

— Как думаете, Коровина знала о том, что Анастасия — дочь Дмитрия Владимировича?

— Он-то ей об этом уж точно бы не сказал. Мужики — трусы, в большинстве своем. Они не любят что-то менять, если жизнь их вполне устраивает. Жена в нем души не чаяла. Коровин был для нее всем. По крайней мере, он так считал. Говорил, что не может ее оставить. Наверное, врал, как все мужчины, и в действительности просто не любил меня. А вот я его любила…

— А вы Коровиной о дочери не рассказывали?

— Зачем? — нахмурилась Людмила Юрьевна.

— Но вы ведь зачем-то продолжали жить в селе по соседству с ними?

— Ну, да… Поначалу я хотела… наверное, это смешно, но… Я думала, перед лицом несчастья… его прошлое перестанет иметь значение. Мы будем рядом с ним, и… я даже не уверена, что он меня узнал. А его жене, как я уже сказала, помощь не требовалась. Она ему исключительно предана, не думаю, что я бы так смогла. По крайней мере, от помощи не отказалась бы.

— То есть вы ничего не стали ей рассказывать?

— Конечно нет.

— Но продолжали жить рядом?

— Продолжала. Знаете, Коровин действительно замечательный художник, его работы очень востребованы. К тому же у него приличная коллекция работ мастеров начала двадцатого века. Его жена передала их на хранение нашей картинной галерее…

— Вы считали, ваша дочь имела право на наследство?

— А вы так не считаете? — резко спросила Терентьева. — Она его единственная дочь… Я надеялась, он позаботится о ней. Как заботился всегда. Но все произошло неожиданно. Его болезнь, я имею в виду. У него просто не было времени…

— Написать завещание?

— Именно. Зачем это делать еще не старому и совершенно здоровому мужчине? У него есть друг, юрист. Он занимается всеми делами Коровиных, я с ним хорошо знакома. Он не знал о нас, о Насте, но… в общем, я спросила о завещании. Объяснила, что меня волнует художественное наследие Коровина… Учитывая, где я работала, мой интерес был вполне понятен. Юрист сообщил, что никакого завещания нет. А теперь, когда он в таком состоянии… — Я кивнула, Звягинцев хмурился, а Терентьева продолжила: — Я подумала, его наследие примирило бы Настю с ее ролью внебрачной дочери, и обид бы не стало. Понимаете? Ни на меня, ни на Коровина. Я хотела как лучше, а что из этого получилось… Благими намерениями выстлана дорога в ад.

— Вы сказали, Анастасия — единственная дочь Коровина, — вновь выждав время, задала я вопрос. — Вы уверены, что других внебрачных детей у него не было?

— Что? — нахмурилась Терентьева. — Вы думаете, он мог… У него могла быть еще семья? — В голосе такое возмущение, что становилось ясно: ранее ей подобная мысль в голову не приходила. — Кто эта женщина? Кто вам сказал?

— Это не более чем предположение, — попыталась я ее успокоить.

— Я вам не верю. Что вам известно? У него еще кто-то был?

— Мы просто пытаемся выяснить, возможно ли такое, — вмешался Звягинцев.