Татьяна Полякова - Дневник чужих грехов

— Если он надеялся что-то узнать об отце, то интересовал его как раз конец войны.

— Неужели Агнес ничего не рассказывала?

— Мне — нет. Стас, возможно, знал куда больше, но он был вроде Агнес, лишнего слова не вымолвит.

— Это точно.

Еще немного поболтав, мы простились. Я открыла почту, вывела на экран фотографии дневниковых записей и стала читать. Последней, судя по всему, встрече моего деда и Агнес Марта посвятила четыре страницы, то есть саму-то встречу описала в трех предложениях, со слов подруги, разумеется, а вот последующий разговор Марты с моей бабкой воспроизведен был со скрупулезной точностью. Так и слышу их голоса.

«— Может, тебе стоило уговорить его остаться? — В ответ Агнес качает головой. — Но почему?

— Это бессмысленно, Марта.

— Тогда почему ты не пошла с ним?

— Потому что мое место здесь».

Что ж, узнаю свою бабку. Если она и проливала слезы, то лишь наедине с собой. Даже верная подруга вряд ли их часто видела… «Неужто так и закончилась ее большая любовь?» — с тоской подумала я. Он ушел, она осталась… В реальной жизни так обычно и бывает. Это в романах они непременно встретились бы. Лет через двадцать пять. Он бы мог сказать, что на самом деле любил только ее, а она успела бы подумать, уходя в вечность: «Все было не зря»…

Буквы на экране расплывались, а по щекам катились слезы. Ничего, мне можно. Оплачу их обоих, своего непутевого деда и верную ему до гробовой доски бабку.

В город мы смогли попасть только в конце недели. В эти дни в селе работали следователи, и Звягинцев был с ними, к тому моменту профи уже успели понять: без участкового им с местными говорить сложно, если те в принципе захотят говорить.

Юриса похоронили. Проводить его пришло все село. Я тоже пошла, но, по совету Звягинцева, старалась не особо попадаться на глаза.

Все это время Сергей ночевал у меня, хотя я и считала его опасения напрасными.

— По-моему, надо быть законченным психом, чтобы в такое время высунуть нос из той дыры, куда он так удачно забился, — твердила я. Звягинцев пожимал плечами.

— Он наверняка думает, что именно так мы и решим. У меня, знаешь ли, ни малейшего желания рисковать. Разбирайся потом с твоим братом, — ворчливо добавлял он.

На самом деле, я была совсем не против его присутствия. Поужинав, мы обычно устраивались в гостиной, я читала вслух дневник Марты, мы обсуждали прочитанное, всегда горячо и живо, раз уж были людьми заинтересованными, потом неизменно переходили к недавним событиям. Новостями Сергей не баловал. То ли следователи своими догадками с ним не особо делились, то ли до сих пор топтались на месте.

Звягинцев утверждал, что подозреваемые у них так и не появились. По крайней мере, не появились такие подозреваемые, которых бы задержали или хотя бы допросили с особым пристрастием, само собой, я вовсе не мордобой имею в виду. Согласитесь, допрос от беседы отличаться все-таки должен. Так вот, пока они беседовали.

В четверг вечером обход села был закончен, а в пятницу мы с Сергеем поехали в город. За эти дни он успел навести кое-какие справки о Терентьевой. Оказалось, что работала она вовсе не в ДК, а в управлении культуры. Сергей созвонился с одной из ее бывших коллег, она ждала нас в 11:00 в своем кабинете.

Лучинская Эмма Романовна оказалась женщиной лет шестидесяти, стройной, моложавой, с низким хрипловатым голосом.

— Присаживайтесь, — поднимаясь нам навстречу, сказала она.

Звягинцев представился, кивнув в мою сторону, произнес:

— Анна Викторовна.

На этом официальная часть, можно сказать, была закончена. Он, как и в прошлый раз, надел форму, видимо, по этой причине ему не только не пришлось давать объяснения, но даже документы предъявлять.

— Думаю, вы понимаете, по какой причине мы решились вас побеспокоить, — начал он, устраиваясь в кресле.

— Вы имеете в виду гибель дочери Людмилы Юрьевны?

— Нам бы хотелось прояснить кое-какие моменты.

— Да, разумеется, — кивнула Эмма Романовна, но было заметно, что она теряется в догадках.

— Мы рассматриваем несколько версий, и одна из них касается прошлого Людмилы Юрьевны. — Недоумения на лице Лучинской лишь прибавилось. — Вы давно с ней знакомы?

— Дайте сообразить. Лет семнадцать, наверное. Да, семнадцать лет назад я пришла сюда, Людмила Юрьевна здесь уже работала. До этого руководила художественной школой.

— Художественной школой? — переспросила я.

— Да. Первой городской. Она, кстати, сама неплохо рисует. И дочка ее художественную школу закончила. Правда, дальше по художественной части не пошла, поступила на экономический… Сотрудником Людмила Юрьевна была прекрасным. Поэтому мы так удивились, когда она сообщила, что уходит на пенсию. Возраст вполне позволял еще поработать. Да и что ей дома делать, скажите на милость? Интеллигентный человек, привыкла быть в центре культурных событий… Без нее ни одно городское мероприятие не проходило. И вдруг на пенсию. Да еще в деревню. Уму непостижимо. Мы отговаривали ее, как могли. Но она только отшучивалась: культура без меня обойдется, а мне на покой пора. Надо дать дорогу молодым… Первые полгода мы ждали, может, одумается. Я ей довольно часто звонила. Но она, кажется, была вполне довольна. И если бы не эта ужасная трагедия…