Сергей Федоранич - Бог тебе судья

Священник мертв, сестра Татьяна — тоже. Мои ниточки оборвали два выстрела, и я понятия не имею, как быть. Что обычно делают в таких случаях в детективах? Если бы я их еще читал…

В голове никак не выстраивалась целостная картина. Я не понимал, почему события происходили именно в такой последовательности, логика от меня ускользала. Но какая-то логика точно была, да вот какая только?..

В общине образовался клан, в который входили неизвестные члены. Что-то произошло, и в результате убито двадцать с лишком человек, трупы разделали и свалили в общую могилу. Во всем обвинили главу общины — Кристину Слайэрс. Помимо Кристины в общине был еще констебль Николай, которого убил разъяренный муж одной из жертв, точно состоявшей в клане ацтеков-каннибалов, и есть священник, «вторая власть». Есть еще псих Роберт Смирнов, сожравший часть тел и написавший останками картины, и почему-то и следователь, и Рождественский уверены, что он не сможет вывести на убийцу, потому что… Почему?..

А еще есть священник и сестра Татьяна, которые убиты на следующий день после моего визита в церковь. Кто донес убийце? О моем желании найти преподобного Франциска знали только сестра Татьяна, Лидия Алексеевна и… моя жена. Которая, кстати, так и не прислала мне телефон преподобного. Почему?..

Есть еще один человек, который совершенно упущен из виду, — тот самый адвокат, Благовест, который, по словам Дениса Елизарова, приходил к нему разделить имущество супругов, а потом еще и подстрекал его на убийство и указал на Николая, констебля, как на виновника смерти Лизы и детей.

Не так уж и мало у меня ниточек оказалось в руках. Я думал, что она у меня одна — священник, зато такая толстая, что, зацепившись за нее, я смогу размотать клубок и вытащить Кристину из лап карателей. Но нет, двойной выстрел расщепил эту ниточку на три, и теперь я должен дернуть за каждую.

Никакое это не совпадение, что Роберт Смирнов и Жанна лежат в одной больнице, на Преображенке, где, кстати, работал священник Франциск. Слишком часто священник стал появляться в этой истории и явно не просто так был застрелен вместе с сестрой Татьяной. Вот только монахиня каким боком связана с этим делом? Неужто и вправду грешила с преподобным?..

До Преображенки я добрался за полчаса, дороги были пустыми. От выпитого капучино со всем сахаром мира у меня на языке была вонючая клякса, которую я никак не мог смыть. Я выдул литровую бутылку минералки, но без толку, противная горечь, видимо, поселилась навсегда. Зато теперь мне срочно нужно было в уборную.

Я посетил больничный туалет и, ощущая, как прекрасна жизнь, подошел в регистратуру, показал паспорт и попросил впустить меня в палату к Жанне Буниной.

Медсестра тщательно переписала все мои данные и сказала:

— Сожалею, но это невозможно. Жанну Бунину перевели в другую больницу. Поскольку вы не родственник, я не могу сказать вам подробности, рекомендую связаться с ее родителями.

— Я ее бывший муж, — сказал я и показал запись в паспорте.

— Сожалею, но по закону я не могу сообщать вам о состоянии здоровья пациентки, если в ее карте нет отметки о том, что она доверяет вам сообщение таких сведений.

Я набрал номер телефона мамы Жанны.

— Жанна снова в коме, — ответила она, — все плохо. Не приезжай, никто не хочет тебя здесь видеть, твоя помощь не нужна и присутствие тем более. Забудь этот номер и не звони никогда. Для тебя она умерла.

И повесила трубку.

И снова тот же вопрос: а чего я ожидал? Никто никогда меня не поймет и не обязан этого делать. Я действительно бросил свою жену в беде, а обещал быть с ней и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии. И не был нигде. Мне хотелось что-нибудь сделать, хотелось увидеть Жанну. Ведь прошло совсем немного времени, и сердце у меня щемило от боли и жалости. Но любая моя попытка проявить свое присутствие будет расценена как нападение. Я мог остаться в семье, мог поддерживать ее, но я развелся и ушел. Я свой выбор сделал, и родители Жанны никогда не допустят, чтобы я пошел на попятную, пусть даже Жанна меня поняла и хочет меня видеть. Для них я моральный урод, который делает так, как ему удобно. Захотел — развелся, захотел — пришел. По их мнению, это подло, низко и не заслуживает понимания. Любая моя борьба обречена на провал, поскольку если бы я действительно хотел бороться с болезнью за Жанну, я бы не ушел. И правильно говорит бывшая монахиня Мария: служение — дело сугубо добровольное, и притворству там места нет. Я не стал притворяться, что хочу и могу это делать, нет, я честно признался и себе, и всем вокруг, подав на развод, — бороться я не хочу и не могу. Но это не значит, что мне все равно. Совершенно не значит! Но не нужно говорить вслух то, что и так понятно: бороться с родителями Жанны я не стану, и не потому что не могу, а потому что не хочу. Они полностью правы — если бы хотел быть рядом, не развелся бы. А сейчас мои попытки увидеться выглядят и вправду нагло.