Андрей Фёдоров - Желтый караван

Ничто ее не тревожило.

Фролова не было. Мы стали вспоминать, когда его видели.

— Он нырял! — уверенно показала Тюпа на обрыв. — Я еще подумала, что вода холоднющая и он второй раз нырять не станет. Это когда мы плыли вон там.

— Если он до магазина… — начала Катя.

— Одежда вся — вон. Денег у него нет.

— Пошли! — сказал младший брат и бросил своих рыбин в ведро. — Если эта скотина пошутила, все жа морду набью!

Катя осталась за своим столиком. Она испуганно улыбалась нам вслед, а зеркальце держала все так же над головой, и оно было ослепительно синим.

Под обрывом неслась мутная вода.

— Посмотри вон в кустах, — попросил я Тюпу.

Она неуверенно пошла к кустам, оглядываясь на нас.

— Еще не было печали! — сказал я. — Куда он заплыл? Может, на тот берег. Врезал?!

— Надо нырять! — холодно распорядился младший брат.

Тут я впервые понял, что дело совсем плохо, что все уже случилось.

Вода слоями холодела и холодела, а у самого дна была ледяной. Приблизилось, побежало у самых глаз дно — волнистый, темный песок, усыпанный мелкими тенями от ряби на поверхности.

Я выскочил перевести дух.

— Ниже! — тыкал в воду пальцем младший брат. Его белая, гладкая голова торчала над рябью.

Опять побежал навстречу подводный песок.

Мы увидели его метрах в пятидесяти ниже того места, где он нырял.

Желтое тело, пересеченное черной полоской плавок, светилось в мути. Он лежал на дне лицом вниз, раскинув руки, как крылья, и вцепившись в песок.

В воде он оказался не очень тяжелым, а потом нам помогала плачущая Тюпа, и мы выволокли его на траву. Он был совершенно ледяной, голова, ноги, руки болтались. С меня стекал пот ему на живот. Я качал как автомат. Помню вздутую, неподатливую грудь, похрустывание ребер, которые я не боялся поломать, раскрытый его рот, послушно кивавшую в такт моим толчкам голову, черный его взгляд из-под полуоткрытых век. Потом младший брат сказал, что хватит:

— Он же больше часа там пролежал.

Я сел возле трупа.

Это был тот же огромный, загорелый Фролов, но с неподвижным, тупым лицом. С нечеловеческим взглядом. Иногда мне вдруг казалось, что его грудь поднимается от дыхания…

— Где все? — спросил я.

— Твоя в деревню побежала. Катька — не знаю.

Когда мы вернулись к палаткам, то Катю застали там.

Она сидела за своим столиком. Я не знал, что сказать, но тут она стала орать:

— Идиот! Сволочь! Сучий ныряльщик! Издох!

Она ревела как корова. Мы молча стояли, только Тюпа шепнула мне:

— Она на третьем месяце от него.

Я говорил с врачом. В просторной, прохладной выкрашенной «слоновой костью» прихожей морга.

— Да, помню, он же ударился… — врач листал тетрадь. От тетради, от врача пахло чем-то так, что щипало в носу, — вот… может, бревно плыло? Как называется? Топляк? Вот: ушибленная рана теменной области. Но кровоизлияния в мозг не было. Вообще-то чепуха! Он сознание-то потерял, может, на секунды, но в этот момент вдохнул воду. В легких песок. Часто бывает! Я вам расскажу, не поверите!.. А так — здоровый парень! В смысле по органам.

У себя я застал мать Фролова. Она осторожно доставала из сумки фотографии и раскладывала их на столе перед Тюпой. Десять, двадцать фотографий: Фролов в два года, Фролов в семь лет, Фролов прошлогодний. На всех фотографиях Фролов улыбался. Мать его была растрепана, в домашнем халате и в тапочках.

— У меня нет никого, — сказала она, — только был Паша.

Тюпа стояла бледная, скрестив руки на груди.

Я не знал, что делать, и стал наливать им чаю.

— Он ударился, я знаю, никто не виноват. Только надо было поскорее его вытащить…

Она прыгающей рукой надела очки и стала показывать:

— Вот. Вот здесь он так на своего отца похож! Правда?

Мы никогда не видели отца Фролова.

Во дворе орали дети и матери на них:

— Валера, не лезь! Я кому сказала?! Не прыгай! Убьешься!

— А Катя, я узнала, она хочет делать аборт. Я говорила, но она не понимает. Он же был вам друг. Я прошу вас!..

Она весь стол усыпала фотографиями.

— Я прошу… у меня никого нет, а там у Кати внук. Пусть она родит. Я возьму его. Я сама его выращу. Я успею.

— Когда она на аборт ложится?

— Завтра.

Я сказал:

— Тогда мы пойдем сейчас.

Но Катя нас в свою комнату не пустила.

Младший брат усмехался:

— Ну понятно! А Катюхе куда? А если она родит этого Фролова, а потом отдать не захочет? Она блажная дура все жа. И куда она с ним? Папаня с квартиры тут же сгонит. Не, не пойдет! Завтра — в больницу!