Андрей Фёдоров - Желтый караван

— Ну вот. Говорят, что можно найти в городе настройщика. Ты доволен?

Генка поднял знакомую крышку и ударил по клавишам. Но ни одна не звучала.

Участковый Степанов когда-то считал себя хорошим психологом. Не то чтобы хорошим, не совсем психологом, но ему часто все-таки удавалось без угроз и рукоприкладства утихомирить «ужратиков» у магазина, успокоить задравшихся супругов, уговорить истериков. На его памяти только где-то в первый год службы пришлось ему стрелять. Больше от злости, от растерянности. Почти на его глазах наглый бандюга утащил мешок хлеба из сельпо. Степанова же смазал по скуле и, уронив бабок на крыльце, понесся под гору, к речке, в поля.

— Стой!! — трижды крикнул с крыльца Степанов. От крепкого удара мутилось в голове, капала кровь на рукав новенькой формы. Степанов достал пистолет.

— Участковый! Ой, не надо! — шептали вокруг бабки.

Степанов выстрелил вслед бандиту дважды (выше на целый его рост). Тот не остановился и мешка не бросил. Провалившись в тень от верб, мчался уже к мосткам, на мостках упал, вызвав у бабок дружный вздох, но вскочил, семеня крошечными ножками и ручками, перебежал мостки (черный муравей с белой запятой мешка на спине), а потом его голова-дробинка стала тонуть и выныривать в гряде бузины, словно он плыл по бузине баттерфляем.

А бабки заговорили жалостливо:

— Ой, беда-а! Куда ж он теперь?! Все одно споймают!

Степанов, тогда очень худой, обтянутый формой, злой и легкий, вертелся на крыльце, над белыми платочками, высматривая соболезнующих бандиту. Его разбитая физиономия не производила впечатления. Бабки жалели бандита.

Жалели бандита, утащившего тот самый «ситник», за которым они с рассвета занимали очередь.

Так, столкнувшись с непонятными, не по инструкциям и правилам возникавшими «изгибами жизни» (так все непонятное называл Степанов), научился участковый с годами что-то допускать неуставное, от чего-то отмахиваться и даже доработался до раздвоения совести, вернее, до двух отдельных, одну совесть называя про себя «человеческой», а другую «государственной». Да и до начальства было далеко… За полтора десятка лет на участке случилось десять пожаров, восемь самоубийств и пять убийств. Были еще кражи, членовредительства, несчастные случаи, «изнасилования», кончавшиеся обычно отдаленным и робким сначала, а затем уверенным и коллективным «горько». И распахивались окна в каком-нибудь доме, и окатывало из них весь поселок ревом гармошки, топотом и отчаянным бабьим хором:

— Чтобы я не озябла, на плечи мне осторожно накинул пальто…

Череда дней, покинутых Степановым, сохранялась в его памяти, прежде всего, в цветном изображении: вот розово-стеклянные поздние зори, заштрихованные остатками парка, — это зима, вот «Главный тротуар», тоже после шумного дождя заштрихованный поперек лужами, в середине голубыми, по краям сочно-зелеными. Аллея прохладна и пуста, а в самом ее конце сидит яркий, крошечный, мраморный лев, будто бы весь целый и новый. Эта лето. Налитые темно-прозрачной, замусоренной водой следы на осевшем снегу — весна…

Поселок Никольское и три ближние деревни нанизаны как зеленые бусины на стальную пружину речки Змейки на дне пологой воронки, окруженной синим кольцом лесов, где всегда водились грибы, волки и лоси и куда Степанов летом часто уходил на целый день с дочерью Ленкой, умевшей с малолетства в любой чащобе сразу показывать, где север. Лет с десяти Ленка умела выходить в нужное место без компаса, одним ударом топорика изготовить «лопату» из сука для окапывания костра, за минуту разжечь сам костер, за час набрать ведро грибов… В таком вот духе Степанов и вырабатывал, как считал, из Ленки человека, словно предстояло ей жить не то в бегах, не то в Мещерских болотах.

Сам же Степанов раз и навсегда положил за правило: «что кто умеет, то могу и я». Конечно, чинить, скажем, клавесин он бы не взялся, да и сейф стоял перед ним насмерть, но более простые вещи — автомобили, приемники, телевизоры он чинил и вообще называл себя дома «австралийцем», где-то прочитав, что в Австралии все мужчины дома все делают сами и никаких специальных слесарей, плотников и электриков в той стране нету…

…как не могло быть ни в какой другой стране этих тускло-серебряных березовых рощ, кое-где черненых, кое-где забрызганных молоком (там на них попало солнце), а в просветах рощ — мутно-синей от зноя равнины с белым пунктиром проселка…