Андрей Фёдоров - Желтый караван

— Все?

— Нет. Запри заодно еще одно.

— Стихами заговорил? Не надоело?

— А ты читай. Может, на этот раз задашь вопросы.

Ялдыкин швырнул на стол еще один, сложенный вдвое серый листок, даже, наверное, пахнущий-то его конторой, где, слышал Степанов, у всех не то ангины, не то канцелярские бронхиты от многотонного скопища грязной бумаги, которая сушит воздух, а сама разбухает себе и разбухает…

Довожу до Вашего сведения, что в течение следующей (этой) ночи ожидаю нападения на себя с целью моего убийства со стороны Стародомской Е. С. Прошу немедленно установить наблюдение за моей комнатой, где я проживаю. Для оказания мне, как гражданину, законной, конституционной помощи и защиты. В случае неоказания помощи необходимые матерьялы будут переданы куда следует.

— Порядок, — кивнул Степанов, — довели тебя бабы до ручки.

Он приоткрыл средний ящик стола, раскрыл внутри ящика учебник психиатрии и стал его листать: «Парафрения»… «Параноид»… вот: «Паранойя»!

Сумасшедший немец Вагнер считал себя уличенным в скотоложстве.

— Ты как… к животным-то? Уважаешь?

— Я пойду?

Степанов почему-то подумал, что Вагнера бы он бить не стал, а вот этого…

— Погоди. Ты ж хотел, чтобы я вопросы задавал? Спишь как?

— Засыпаю плохо. Сердцебиение. Любопытный ты малый, Степанов.

— А чего ж? Страхи по ночам? Шорохи? Оклики по имени?

— По отчеству, — Ялдыкин приподнялся со стула будто бы случайно:

— А чего там у тебя?

— Детектив. А настроение? Что? Постоянно пониженное настроение?

Ялдыкин молчал. Все-таки глазки-пуговицы имеют какое-то, скажем, безнадежное выражение, и руки явно вон дрожат.

— Понял. Дурак ты, Степанов.

Ялдыкин полез в карман. Долго шарил там, потом в другом кармане, предварительно по нему похлопав, словно сам себя обыскивал. Достал пачку мятых листков:

— На. Это получил три дня назад. Под дверь подсунули.

Длинный, мятый листок. Явно со следом от подошвы. На обороте три слова, вырезанные из газеты и наклеенные неряшливо, криво: «Смерть твоя рядом».

— Прямо Шерлок Холмс! И из-за этого ты по ночам не спишь? Разочаровал меня прямо! А еще чего есть? (Нет, руки-то у него трясутся! Может, пьет втихаря?)

— На. Это подсунули два дня назад.

Листок. Все такое же: «Смерть твоя завтра».

— Да-а! А ведь запугивают тебя, Ялдыкин. Стращают. Доводят, а? Ты что? Действительно, серьезно это принимаешь? Ну хорошо! Ну, а почему ты на Егошину-то, на Чуйкину, на Стародомскую-то?

— Есть основания.

— Предположим. Но как я тебе могу помочь, если не знаю, какие такие у тебя основания? Расскажи! Три бабы, верней, старуха и две приличные бабы, по ночам, что ли, днем ли крадутся, крадутся и — шварк — под дверь тебе записочку! Сам-то не понимаешь, как это выглядит?

— Я ищу защиты на ближайшие сутки, Степанов! Какие у меня основания, это не твоего ума дело.

— В подпол тогда полезай. На сутки.

— Не имею права. Но… ты можешь понять, что я живу с накинутой петлей?!

В стекле шкафа за спиной Ялдыкина отражался его белый затылок, попадая точно в петлю из шнура настольной лампы, пылившейся на шкафу.

— В этом состоянии очень трудно выполнять свои обязанности. Мне не доставляет удовольствия лишний раз приходить к тебе!

— Езжай тогда вон в Серпухов. Могу адрес дать.

— Чей адрес?

— Психиатра. Захаров там такой. Очень помогает, говорят. Ладно! Предположим, что это не детские шутки. Чем я тебе могу помочь? Людей у меня нет. Самому на твоей лестнице сидеть? Ты же мужик! Со старухой боишься не справиться? Или у нее пулемет?

— Ясно. Есть и другие способы, кроме пулеметных. Ты учти, что, если ты мне сегодня не обеспечишь безопасность, мне придется написать в соответствующее место и послать копии.

— Привет! — встал Степанов. — Приехали! Угрожаешь? Да пиши! Вон в Москву пиши! Что тебя три бабки преследуют! Быстрей, может, загремишь куда надо!

Степанов теперь вполне законно ожидал, что тоже вскочит и уйдет Ялдыкин, но тот сидел и глядел в упор:

— Ответственность несешь! Я тебя третий раз предупреждаю!

— Несу! Все?! Несу-несу! И твою и свою донесу!

Ялдыкин быстро облизнул тонкие губы. Глаз со Степанова не сводил.

— Мне тут по одному делу надо… — откровенно начал Степанов.

— За что? — спросил Ялдыкин. — Ты меня так ненавидишь? Служим-то одному богу, мильтон! Ну сиди. Ухожу.

— Насчет бога не уверен. Может статься, что они у нас разные. Пока!