Анатолий Степанов - Деревянный самовар

– Да не помню я, Санек!

– Может, вспомнишь? – подхалимски попросил он.

– Может и вспомню, – для того чтобы отвязаться, пообещала она.

Коньяк Матильда подала в рюмке и конфеты принесла. Жанна медленно выпила и, пошелестев бумажкой, зажевала конфету.

– Почему все хорошие русские люди пьют? – ни с того, ни с сего спросила Матильда.

– От безделья, – сказала Жанна. – Спасибо тебе, Тилли, – положила три рубля на стол и предложила Смирнову: – Повели?

– Повели, – согласился Смирнов и, подойдя к Олегу, поднял его со стула, подцепив под мышки. Поднимать квашню без костей было необыкновенно тяжело, но когда Олег встал на ноги, в нем по непонятным причинам образовался некий конструктивный стержень, помогавший ему сохранять вертикальное положение. Он даже попытался нагнуться, чтобы подобрать с пола гитару, но это было сверх его сил. Смирнов с завидной реакцией сумел подхватить стремительного пошедшее головой вниз тело менестреля и вновь перевести в вертикальное положение. Держа его за талию, Смирнов предложил:

– Пойдем со мной, Олег. А гитару Жанна понесет.

– Действительно, – Олег удивился, что такая простая мысль не пришла ему в голову, и осторожно сделал первый шаг. С легким шатанием, но получилось. Второй, третий, четвертый. У дверей Олег осмотрел всех и счастливо отметил: – Действительно!

На лестнице пришлось, конечно, помочь ему. Идя ступенькой ниже, Смирнов придерживал его за талию. Сзади в полной готовности подхватить падающего на спину шла Жанна с гитарой.

До каре шли по нынешним возможностям недолго – минут пятнадцать. В благостном начальническом покое остановились отдохнуть, посадив отдавшего все силы бесконечному путешествию Олега на щегольской садовый диван.

Светило несильное невредное солнце, журчали под ветерком листья лип, птичка какая-то нежно чирикала. И надо же! Из гостиницы вышел писатель Фурсов с этюдником.

С пьяным только бы взглядами не встречаться. А встретился – пропал. Писатель встретился взглядами с пьяным бардом.

– Пэнтр! – завопил Торопов. – Пэнтр выходит на поиски неуловимой игры света и тени. Фурсов – Монэ, Фурсов – Ренуар, Фурсов – Сёра!

– Заткнись, пьяная тварь, – очень тихо сказал Фурсов.

– Я не заткнусь, мой милый Владислав, – почти продекламировал Олег, а Жанна, очень ровно аккомпанируя себе на гитаре, мужественно спела:

– И ты заткнись, киношная подстилка, – посоветовал писатель Жанне.

– Не зарывайся, паренек, – предупредил его Смирнов. – Я могу сделать тебе больно.

– Видите, сколь он бездарен? – обратился к городу и миру вольно сидевший на скамье Торопов. – Видите, сколь он однообразен? – голос народного певца окреп, мысли интегрировались ненавистью, и он уже произносил речь: – Граждане замечательного города Нахты, к вам обращаюсь я, друзья мои!

Отдельные посетители казенных учреждений пожилые пенсионные родственники районного начальства, отдыхавшие во дворе по утренней прохладе, детский контингент, свободный от обязанностей и забот, речью Олега Торопова заинтересовались, но одни от застенчивости, другие из осторожности, третьи по беззаботности приближаться не собирались: слушали издалека.

– Только что писатель Владислав Фурсов пытался заставить замолчать меня и нашу подругу Жанну. Боже, как это было беспомощно и пошло! И, главное, одно и то же. Как все его сочинения. Любое человеческое деяние есть поступок в проживаемой человеком жизни. Книга, настоящая книга – поступок вдвойне. В жизни реальной и в жизни вымышленной. Но может ли быть поступком книга, глазным пафосом которой является лозунг «Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза»! Да она и так здравствует и процветает. Хотя, наверное, и получает дополнительное удовольствие, когда известные писатели, которых известными назначила она, осторожно и любовно лижут ей жопу…

– Безобразие! – донесся издалека слабый пенсионный вскрик.

– Молчать! – рявкнул Торопов, и все испугались. – Я еще не закончил речь. Бездарности кажется, что у нее есть все, чтобы стать талантом. Руки, ноги, голова, уменье водить пером по бумаге, заставлять вымышленных людей говорить, двигаться и сообщать нечто. Но бездарности, как и ее героям, нечего сообщить урби эт орби кроме лозунга «Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза»! Жанна, давай!