Анатолий Степанов - Деревянный самовар

Слухи об одном баране оказались недостоверными. Сообразительный художник Семен Саморуков приволок двух. На всю группу, на полный сабантуй. Роман Казарян важно расхаживал в длинном белом фартуке, изображая и сейчас из себя главного. Но был главный, да кончился: замариновав три часа назад баранину, он сделал свою главную кавказскую работу. Теперь у мангалов хозяйничали другие умельцы.

Распотрошили гостиничный буфет, но посуду добыли. Для начала – каждому по два шампура на тарелку. Куски баранины еще недовольно шипели и пахли. Народ колотило, как спортсменов на старте.

Однако традиции соблюли: терпеливо выслушали цветистый тост режиссера-постановщика, восславившего стати и талант героини фильма. Наташенька водила глазками туда-сюда, что должно было изображать скромность и смущение, общественность тупо держала на весу наполненные емкости. Наконец Казарян ни к селу, ни к городу крикнул «Ура!», и началась большая жратва.

Смирнов умял два своих первых шампура и наелся. Пить не хотелось. Он вылез из-за стола и пошел бродить вдоль него. Встретился с печальными глазами Казаряна. Тот сказал в отчаянии:

– Когда же мы с тобой поговорим, Саня?

Смирнов пожал плечами и пошел дальше. Олег в окружении девиц пел уже известного Смирнову «Директора леспромхоза». Увидев подполковника, Олег прикрыл струны ладонью и прозой пообещал: «„Подполковник Смирнов“ за мной, Саня». Пообещав, продолжил про директора.

Кинодраматург и прозаик Владислав Фурсов довольно забавно рассказывал о том, как он сегодня впервые снялся в кино как актер. Потом вытащил из кармана какой-то мягкий сверток и похвастался:

– Мне основные атрибуты – парик, бороду, усы – Жанна на память подарила. Теперь ночью жену буду пугать.

Сенька Саморуков злобно рассуждал о том, почему у его любимой команды «Спартак» не идет в этом сезоне игра. Попытался использовать Смирнова как дополнительный аргумент, прокричав:

– Вот, Иваныч не даст соврать!

Дал соврать Иваныч, быстро миновав болельщицкую компанию. Сделав большой круг, Смирнов возвратился на свое место. Тост не расслышал, но выпил за кого-то. Не брало сегодня, не брало. А поэтому застолье это вгоняло его в тоску.

Опять встал. Сзади его обнял подобревший от водки Фурсов.

– Вы знаете, Александр Иванович, а ведь киноэкспедиция – это прекрасно!

– Чем? – мрачно спросил Смирнов.

– Освобождением! – с энтузиазмом выкрикнул прозаик и нормальным голосом развил тезис: – Условные и безусловные связи, путы обязанностей и необходимостей, дурацкая мысль: если этого сегодня не сделаешь, все пропадет… – все, все это осталось в большом городе Москве. Связи, путы разорваны, заботы, страхи и подозрения остались за тысячу километров. Добрые люди вокруг, тайга везде, купол мироздания над всем этим, – Фурсов задрал голову, стараясь увидеть звезды.

– Хорошая жратва и обильная выпивка, – добавил к списку Смирнов.

Фурсов перевел взгляд с небес на подполковника милиции и, сказав «Эх!», удалился туда, где его могли понять.

Олег Торопов уже не пел. Девицы поэтому исчезли. Он сидел как бы вместе со всеми, но некий магический круг трезвости отделял его от всех. Смирнов, не в пример панночке, прорвался в этот круг Хомы Брута.

– Зачем тебе сегодня прокурор понадобился? – задал вопрос Смирнов.

– Да не за чем, – вяло ответил Олег. – Жанка затащила.

– Ну, и как посидели?

– Забавный паренек. Дурачок еще, конечно. Тобой интересовался.

– И что же ты ему обо мне поведал?

– Замысел песни о подполковнике Смирнове.

– Как талантливый подполковник научился выполнять свои обязанности и совершать подвиги с закрытыми глазами?

– Память у тебя, Саня! – восхитился Олег, но продолжить речь не успел: абсолютно трезвый или окончательно окаменевший от пьянства Толя Никитский внезапно материализовался рядом с ними и страшно ударил Олега по зубам. Олег с хлипкой дощечки-сиденья спиной рухнул на землю.

Вмиг поблизости оказался бывший боксер, милиционер, а ныне режиссер-постановщик Казарян и без размышлений нанес короткий жесткий удар в челюсть кинооператора. Оператора не стало, оператор слился с землей. Казарян, глядя на то, что еще осталось от оператора, неистово орал:

– Дерьмо собачье! Мне на твоем рыле ничего, кроме глаз, не надо. А Олегу завтра в кадр, на крупный план с таким лицом! Ты своей идиотской башкой хоть об этом подумал?

Но ни об этом, ни о том оператор Никитский в настоящее время думать не мог, потому что был в полной отключке. Прибежала Жанна. Не жалея светлой юбки, присела на землю, приподняла и положила бесчувственную Толину голову себе на колени и ненавистным взглядом нашла Казаряна: