– Ужасное горе – смерть Олега, – вновь переживая вчера пережитое, сказала Матильда. – Когда вчера я его сестру увидела и тетю, честное слово, Александр Иванович, что-то оборвалось у меня внутри и наревелась, наревелась я…
– А зачем они прилетели? – тупо удивился Смирнов.
– Они цинковый гроб привезли и тело в Москву забрали. А вы не знали? Я даже обиделась на вас, что вы не пришли проститься с Олегом, а вы не знали…
– А я, как свинья, весь день по помойкам.
– Искали, Александр Иванович?
– Искал.
– И нашли?
– Нашел.
– Убийцу Олега?
– Нет, Тилли. Мелочи, которые могут вывести на убийцу.
– Вы спокойны сегодня, значит, поймаете этого зверя, – поняла Матильда.
– Если бы зверя! Человека, Тилли, человека! – Смирнову не хотелось продолжать этот разговор, и он, зная женские слабости, точно сыграл на них: – Я сутки, наверное, по-настоящему не ел. После твоей яичницы с генералом.
– Ой, что ж это такое! – ойкнула-ахнула Матильда. – Сейчас я мгновенно что-нибудь соображу. Яичница-то надоела? – Смирнов сделал непонятное лицо. – Надоела, надоела, вижу!
Матильда скрылась за кулисами, а Смирнов сел за свой стол. Шофер-шутник доел котлеты, выпил компот, дожевал, вытаскивая из стакана ложечкой, разбухшие сухофрукты и – говорлив был – сказал Смирнову:
– Вы, как я понял, тот милиционер из Москвы, что здесь шороху навел. Вы вот про помойку сказали…
– Подслушивать нехорошо. Тебе мама об этом никогда не говорила?
– Мне мама о многом говорила, но дело не в этом. Здесь все – помойка, начальник, все! Люди, их дела, их дома, их кроличья любовь, их желания, их мечты, их молодость, их старость…
– Ты почему по своей специальности не работаешь? – перебил вопросом Смирнов.
– А какая у меня специальность? – в уверенности, что Смирнов не угадает, спросил шофер.
– Филфак или истфак университета.
– Истфак, – упавшим голосом подтвердил шофер. – Да, вот вы-то по специальности работаете, это точно.
– Так все же почему, историк?
– Врать не хочется.
– И поэтому считаешь, что вылез из помойки?
– Считал. Казалось некоторое время, что вылез. А получилось, что перелез. Из одной в другую, в которой также благоухает.
– А дальше?
– А дальше, если не вытерплю, в бичи.
– Да, в школу к ребятишкам ты не вернешься. Привык к хорошим бабкам. Что ж, успокаивай себя теорией о всеобщей помойке, а о великой России детишкам поведают невежественные недоучки. И когда невежды всех рангов и профессий научат подрастающий народ, вот тогда окончательно образуется всеобщая помойка, которая будет гнить долго-долго. Сгниет и останется пустое место. Но пока еще не поздно делать дело, историк.
– Поздно, командир. В вас еще фронтовые иллюзии бродят. Вы ведь воевали?
Смирнов молча кивнул, потому что Матильда принесла кусок хорошо зажаренной свинины с картофелем. Спросила:
– Выпьете, Александр Иванович?
Не надо бы выпивать. Но Смирнов чувствовал, что если не выпьет, то не сможет сказать Матильде на прощанье нужных слов. Решил:
– Выпью напоследок. Двести пятьдесят «Греми». Полный гладкий стакан с выпуклым мениском, Тилли.
Матильда направилась к стойке. Шофер проводил ее взглядом и решил:
– И вправду, Тилли. Как вы догадались?
– Работа по специальности.
– А вы недобрый, – вслед за генералом повторил шофер. Поднялся. – Но чертовски занятный. Жаль, что уезжаете. Теперь и побеседовать на пути не с кем.
– Молодой ты еще, историк, – канонически упрекнул его Смирнов, но банальный тезис развить небанально не успел: Матильда принесла стакан.
– За твое счастье, Тилли! – грустно сказал Смирнов и по народному обычаю, когда пьют за счастье, в три мощных глотка осушил стакан.
– Жалко с вами расставаться, но пора, – шофер поклонился им и пошел к дверям. От дверей договорил: – Вы, наверное, правы, начальник.
– О чем он? – спросила Матильда, когда шофер ушел.
– О себе, – ответил Смирнов. – Ты не смотри на меня. Я красиво есть не умею.
Матильда засмеялась и ушла в дальние свои апартаменты. Некрасиво, но очень быстро Смирнов умял свинину с картошкой. Зная московские привычки подполковника, Матильда загодя поставила на стол два чайника. Чай был хорош. Он выпил две чашки подряд, потом еще одну. Посидел, ожидая. Матильда не выходила. Тогда он пошел к ней.
Она стояла у маленького конторского окошка и, упершись лбом в стекло, тихо плакала. Он тронул ее за локоть и попросил:
– Не плачь, Тилли.
Она обернулась, тыльной стороной ладони смахнула две слезинки, улыбнулась, обняла его за шею и поцеловала. Он резко прижал ее к себе, почувствовал ее всю в своих руках и, не скрывая желания, поцеловал, как надо. Она слилась с ним, поплыла в неодолимом стремлении к дальнейшему, но вдруг напряглась, ласково освободилась от его рук и сказала виновато:
Читать дальше