Ефим Друц - Волки

«Не о чем нам говорить…»

Ярость меня охватила, ромалэ. Как это так может быть, чтобы без моего ведома мою судьбу решали? Вскочил я и кинулся на этот самый призрак, и началась между нами драка. А призрак вроде бы смеется, играет со мной. Только я коснусь его, как чувствую что-то холодное, отталкивающее. И надвигается он все ближе и ближе. А надо сказать, ромалэ, что на другой кровати мать моя спала, старуха-мать. И видимо, тот призрак за ней приходил, а я помешал ему.

— Тогда почему он сказал тебе, чтобы ты собирался? — спросил Тари.

— …Помешал я ему сделать дело, — пояснил Митя, — вот он и решил меня забрать. Короче говоря, бились мы до рассвета, а потом он исчез, а на мне следы его когтей остались…

— Чудилось это, — перебил Митю молодой цыган, — такое бывает.

— Может, и чудилось, но я это крепко запомнил. С той поры за мной больше смерть не являлась, отступила.

— Видно, захотела, чтобы ты долго жил, — сказал Тари, — понравился ты ей…

— Она захотела, чтобы не жил я, а мучился, — возразил Митя, — такое мне испытание выпало. — Он собирался еще что-то добавить, но в соседней комнате возник какой-то шум. Необычайное волнение охватило вдруг всех.

В комнату вбежала цыганка с криком:

— Ружа! Ружа!

— Что Ружа?! — закричал Тари.

— Ружа пришла!

— Как? — поразился Митя. — Она в городе?

На пороге комнаты показалась Ружа с Рубинтой на руках. Появление Ружи было настолько неожиданным, что никто не мог вымолвить ни слова. Конечно же, и в городе знали, что Ружа отвержена и что барон велел ей следовать за табором. Последних же новостей о том, что барон поселил Ружу у Хулая, еще не успели узнать. Первым опомнился Митя. Он понял, что, если не вмешается, будет свара, а в такую минуту, когда и без Ружи забот хватает, это было бы нежелательно.

— Проходи, Ружа, — пригласил ее Митя, — есть хочешь? — И, не дожидаясь ответа, стал устраивать Ружу за столом. Конечно, в таборе его поступок был бы нарушением традиций, но здесь, в городе, цыгане не восприняли это так остро, они поняли, что Митя хочет сгладить обстановку, и согласились с ним.

Ружа сделала несколько шагов и остановилась. Потом еще несколько торопливых движений — Ружа положила Рубинту на диван, выпрямилась и вдруг запричитала:

— Ой, беда, ромалэ, какая беда вышла! Убили Хулая гаджё. Чем он и его семья им помешали? Ничего дурного у них и в мыслях не было. Беда, ромалэ!

— Перестань, — оборвал ее Тари, — говори спокойно.

Но Ружа продолжала причитать и не могла успокоиться. Тогда Тари прикрикнул на нее:

— Молчи!

Она замолкла. В наступившей тишине резко прозвучал голос Тари:

— Мне надо ехать в табор, ромалэ.

— С ума сошел, морэ, — послышались голоса.

— Что тебе там делать? Сами разберутся.

— Барон вернулся.

— И Савва там.

— Сожгли они деревенских, всех, кто убивал Хулая, сожгли. Смута там идет, а табор ушел, — продолжала Ружа.

— А ты почему не с ними? — поинтересовался Митя.

— Больше не могла я выдерживать все это, нет мне покоя, ни в таборе, нигде.

— Ладно, разберемся, — сказал Митя, — побудь здесь. Тебя примут. А мне идти надо, разобраться с кожаным. С пацаном этим.

— Пусть идет, — согласились цыгане.

— А Ружа? — спросил Митя, и цыгане его поняли. Ведь Руже было объявлено магэрдо, и никто из цыган не мог общаться с ней — ни разговаривать, ни кормить. За дверью шумели цыганки, возмущенные появлением Ружи, но высказать свое мнение в присутствии мужчин они не смели. Да и кто бы послушал их здесь?

— Нет, ромалэ, так дело не пойдет, либо вы пообещаете, что окажете Руже приют, либо я не пойду за кожаным. Вам ведь нужен этот пацан вместо Седого? Нужен? — Митя обвел взглядом находящихся в комнате мужчин.

Вперед вышел Клин, пожилой цыган, неизвестно каким образом оказавшийся здесь: может, к родне приехал, а может, просто так заглянул на огонек. Клина уважали и побаивались даже уголовные.

— Вот что я скажу вам, чавалэ: конечно, закон цыганский надо держать и в поле, и здесь, в городе. Но вы-то оторвались от своих и нечасто исполняете то, что закон велит, — усмехнулся Клин. — Кто вас упрекнет в том, что вы Ружу приняли? Никто.

Цыгане, обрадованные поддержкой Клина, зашумели:

— Мы — городские рома!

— Мы — сами себе закон!

— У нас — свой закон!

И еще раздался голос, который сразу же выделил:

— Что на нас креста нет?!..

— …Что на вас креста нет? — выкрикнул Митя. — Куда ей идти?

— Примем, морэ, не сомневайся.

— Барон одобрит ваше решение, — твердо сказал Митя и вышел из комнаты.