Ефим Друц - Волки

— Иди!

В комнате было темно. Батя, ссутулившись, продолжал сидеть за столом.

— Ну, блин, кругом одни нелюди. Ни во что, курвы, меня не ставят. Ну, суки, погодите. Так это вам не пройдет! — скрежетал зубами Батя. — Я вам еще рога-то поотшибаю.

Боль в сердце он осознал не сразу. Она подкатила к горлу. Сдавила грудь. «Вот оно», — мелькнуло у Бати в голове.

— Дочь, сюда, скорее, — крикнул он.

Дочь вбежала в комнату и сразу все поняла.

— «Скорую»?

— Да ну ее к черту, эту «скорую». Володьке позвони, пусть быстрее приедет. Валидол дай…

Боль все нарастала. К счастью, Володька оказался дома и быстро приехал. Померил давление, моментально набрал в шприц лекарство. Укола Батя даже не почувствовал. Лицо его было бледно-серым с каплями пота.

После укола полегчало, боль вроде бы отступила.

— Молодец, Володька! Какая там еще «скорая», ты — моя «скорая», — с облегчением сказал Батя. — Дочура, чайку сделай доктору.

Володя удовлетворенно хмыкнул.

— Да вы не беспокойтесь, Владимир Алексеевич, я же из дома.

За чаем даже немного поговорили.

— Батя, ну я пойду. Отдыхайте. Завтра заеду. ЭКГ сниму, — засобирался Володя, — счастливо.

Володя сделал несколько шагов к двери. Внезапно острая боль пронзила грудь Бати.

— Погоди, чего-то не то, — вскрикнул Батя.

— Что, опять? — Володя подбежал к нему. Тот, иссиня-бледный, откинулся на спинку стула.

— Боль, боль, вот тут, — тыча рукой в грудь, хрипел Батя, — помоги!

Дочь кинулась к телефону.

— Никого не зови, не надо, — уже совсем тихо хрипел Батя.

Володя открыл сумку.

— Дочь, выйди. Володя, подойди поближе, — с трудом шевеля синими губами, приказал Батя, — смерть близко, умираю, чувствую смерть.

Володя подбежал к нему с уже набранным шприцем. Немного повозившись с веной, сделал укол.

— Не так болит, отступила, проклятая… Мне надо тебе кое-что рассказать. Не выживу я, — чуть слышно произнес Батя.

Володя сел совсем близко.

— Слушаю, — напрягся Володя.

Батин хриплый шепот был еле слышен:

— …Много лет это кресту… Все под Богом ходим. Кто-то крест впереди себя несет, да с легкостью, я же всю жизнь с трудом его тащу. Многое мне на долю выпало. Бандитствовал в молодости. В войну поэтому путь один — в штрафбат, под пули. После войны я сразу понял: человек — червяк, бумага — камень. Тогда за плохо сделанные бумаги и сел. Погулял по кабакам, цыганских песен наслушался. Много людишек вокруг вертелось, подлых людишек. Некоторых пришлось замочить. Не сам, не сам, конечно. На моих руках крови нет.

Батин голос стал еле слышен. Володя не перебивал, слушал.

— Осталось мне совсем немного. Так вот, крест…

Внезапно Батя вздрогнул. Лицо его свела судорога. Глаза остановились. Хрип прекратился.

«Умер?!» — подумал Володя. Он позвал дочь Бати. Она запричитала, но доктор резко оборвал ее:

— Нет больше Бати, ушел… Надо обо всем позаботиться…

Похоронили Батю на Ваганьковском. Три дня красный гроб с телом Бати стоял в кладбищенской церкви. Прощаться с ним съехались со всей России: «авторитеты», коммерсанты. Многие бросили дела, из-за кордона прилетели. Делить после Батиной смерти было что…

Вокруг могилы стояли по чину. Говорили о Батиных заслугах, уважительно говорили. Некоторые были уже пьяны. По обычаю бросали в могилу комья земли. Сверху завалили цветами.

Поминки были устроены в ресторане «Пекин», в огромном зале. Собралось человек сто. Сказали слова, как положено, потом принялись пить. Вспомнили, что Батя любил цыганские песни. И цыгане пели. Молодые, подвыпив, стали искать ссоры со старшими:

— Не уважают старики нас, а мы основной доход приносим, пашем с утра до вечера, как папа Карло, а получаем бабки, как Буратино. Никакой самостоятельности нам не дают. На правеж не зовут, — все это буквально прокричал «авторитетный» у молодых Димон.

Некоторые из тех, что постарше, пытались его урезонить. Не получилось. Завязалась драка. Димон, бывший боксер, крошил направо и налево. Охрана «Пекина», сбежавшаяся на шум, не встревала. За кабак было уплачено много бабок. Потому и могли делать все, что хотели. Люди посолиднее уехали. Потасовка прекратилась так же внезапно, как и началась. Столы с едой были перевернуты, кругом валялись сломанные стулья. «Авторитет» Каленый взял слово:

— Ща, ребятки, порезвились и будя! А ты, Димон, на правеже чтоб был. Когда скажем — придешь!

Володя сидел рядом с Седым, молчал и наблюдал за происходящим. «Вот беда-то, — думал он, — как нажрутся, так вечно на приключения их тянет…»