Ефим Друц - Волки

— Не бойтесь, — сказал он, — я не причиню вам зла!

В темноте трудно было различить лицо, но Алина почувствовала, что он уже не молод и очень устал.

— С чего вы взяли, что я боюсь вас? — спросила она. — Я никого не боюсь. — И девушка усмехнулась.

Он улыбнулся в ответ, достал сигарету и вспыхнувшее пламя высветило его лицо. Это был человек средних лет с усталыми и добрыми глазами.

— Не знаете, как пройти… — начал он, но Алина тут же оборвала его:

— Это что, предлог, чтобы заговорить со мной?

Человек рассмеялся.

— Поверьте, нет, я просто ищу дом своего друга.

Алина подробно объяснила незнакомцу, как пройти, но тут же, совсем непонятно почему, вызвалась проводить его. Позже она попыталась найти объяснение своему поступку, но так и не смогла этого сделать. Просто ей захотелось помочь этому человеку, вдруг показавшемуся таким искренним. Они порядком поплутали в переулках, и это тоже было знаком судьбы. Говорили о самых незначительных вещах, но Алине казалось, что они говорят о главном, о том, что эта встреча ниспослана им свыше. Когда они прощались, Алина вдруг предложила:

— А вы не хотели бы увидеться еще?

Он остановился в удивлении, и Алина поняла, что он действительно не имел никаких других намерений, кроме как отыскать нужный адрес.

— Можно, — ответил он спокойно, — отчего бы и не поболтать как-нибудь?

Они встречались еще несколько раз, и это были очень приятные встречи. Ее новый знакомый не приставал, как другие, вел себя очень корректно, они просто сидели в кафе и разговаривали, потом он провожал ее до подъезда и уходил, ни разу не сделав попытки зайти в дом. Странный был человек, весь состоящий из полуфраз и полунамеков, но она ни о чем его не расспрашивала, пытаясь сама из обрывков слов связать нити его судьбы. Он рассказывал ей о том, что часто ездит в командировки, собирает какие-то народные сказания, песни и очень увлечен этим. Поначалу она слушала его с увлечением, но вскоре эти рассказы ей наскучили. Когда же Алина собралась сказать ему о том, что нельзя посвящать всю свою жизнь только мифам, он исчез, и больше она его не встречала. Почему она вспоминала о нем именно сейчас, Алина и сама бы не смогла сказать. Так или иначе, но вспомнила о нем, а не о Мите или Валерке. И еще интуиция подсказала ей, что надвигаются какие-то очень значительные события…

«Нехорошо получается. Не по закону. Бабки взяли, а еще и голову Седого хотят. Это уж совсем не по-цыгански. Что-то одно: либо бабки, либо голова! — Батя рассуждал сам с собой и все больше горячился. — Надо бы послать к ним людей, урезонить немного. Подраспустились совсем! Кого послать-то? Леху. Этого знают и побаиваются. Пусть договорится. Седого я им не отдам, волкам этим. Может, и мне еще пригодится? Года у меня немалые, надежный помощник нужен, с головой и проверенный…»

Леха пришел, как только кликнули, вскорости. Батя изложил ему суть дела.

— Батя, да я им головы поотрываю! — горячился Леха. — Только скажи, кого надо замочить?!

— Спокойно, братец, не кипятись, еще чай не заваривали. Здесь потоньше надо. Выяснишь, чего же они все-таки хотят? Но скажешь, чтобы особо не питюкали, я еще не совсем от дел отошел, могу кой-кому и мозги подправить, — наставлял Батя Леху. — Быстренько все узнай и назад…

Через пару дней Леха возник снова, и по его виду Батя понял, что встреча с цыганами прошла негладко.

— Говори, как съездил?

— Непростой разговор вышел. Послали они меня, а заодно и тебя, Батя, к такой-то маме. Сказать, что они там наговорили, язык не поворачивается. Передал я им все, как ты велел, а они в ответ: «Мы вам не щенки какие-то, валите к едреной фене, у вас свои дела, у нас — свои. И в наши дела вы шибко не лезьте. И передай Бате своему, что мы его на кое-чем вертели, а кое-куда заправляли. Сказать страшно, не могу я, Батя, тебе тех слов досконально передать. — Леха вел тему скороговоркой. — У нас, цыган, мол, свои теперь огороды, и мы их городить сами будем, а под чужую музыку плясать нам негоже!

Леха внезапно остановился. Батя не мигая смотрел на него, словно душу из нутра вынимал.

— Да что они, лярвы, крови захотели? — Батино лицо побелело, нос заострился. — Разорву всех в клочья, падлы! — Он крепко сжал кулаки и грохнул ими по столу.

Лехе захотелось уйти. Он знал, что Батя не любит показывать свою слабость, а это проявление гнева было слабостью.

— Ладно, Леха, иди гуляй. Ты свое сделал. Теперь моя очередь. Надо — позову.

Батя немного поутих. Почувствовал облегчение и Леха.