Ефим Друц - Волки

Цыгане согласились с ним. И тогда вступил Митя:

— Взяли того пацана. Менты замели. Он с Седым на дело ходил, там его и прихватили. Там же и Седого ранили.

— Да что ты, Митя, что ты говоришь? — возразил ему Тари. — Видел я этого парня, на свободе он гуляет.

— Не может быть, — не поверил Митя, — как это могли его отпустить?

— Понятно все, — сказал молодой цыган, — менты его на цепь посадили и ждут, куда он пойдет. Ты знаешь, Митя, куда он пойдет?

— Догадываюсь, — ответил Митя, — только туда вам хода нет. Это моя забота, я его там сам возьму, если он вам понадобился.

— Ну, этого-то ты нам отдай, если с Седым такие проблемы.

— Схожу гляну на него, — сказал Митя, и цыгане поняли его.

Странно, но жизнь Валерки не представляла для Мити никакой ценности, и сам он был ему совершенно безразличен. Знал Митя, что Валерка побежит к Алине, и решил сходить туда же, хотя это и было опасно. И конечно, не из-за Валерки тянуло туда Митю — он хотел повидать Алину.

— Ты, Митя, поаккуратней, — сказал Тари, — все-таки ты в розыске.

— Ближе к ночи схожу, — ответил Митя и больше к этой теме не возвращался.

И снова зазвучала песня, и голос вывел:

И цыгане подхватили:

И опять пронзительно зазвучал голос:

И снова подхватили цыгане:

Все отошло в сторону, все горести забылись, оставался только голос, который вел за собой:

Песня оборвалась неожиданно, так же, как и возникла, и Митя очнулся. Цыгане сидели молча, занятые каждый своими думами, и только Тари вдруг поднялся и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Да, ромалэ, на всех нас крест, и нет нам избавленья от этого.

— Это что, жизнь наша, что ли? — спросил молодой цыган.

— Понимай как хочешь, — ответил ему Тари, — а я этот крест шкурой чувствую. Тяжел этот трушил. Иногда бывает совсем не под силу его нести.

— Так избавься от него, легко живи, — снова сказал парень.

— Не под силу это человеку, — не согласился Тари.

— Отчего не под силу? — вступил в разговор другой цыган, до той поры молча прислушивавшийся к разговору. — Были случаи, когда рома пытались померяться силами с судьбой. Не все в этом споре уцелели, но все же пытались. Надо для себя понять, какой счет к тебе судьба предъявляет и за что ты отвечать должен, тогда легче вступать в поединок. Хотя каждому из вас, ромалэ, известно: от судьбы не уйдешь. Когда я еще в таборе жил, говорила мне пхури, что, если хочешь с судьбой поспорить, надо достать папоротник (причем только тот, который три года цветет), и сорвать его нужно в двенадцать часов ночи ровно… Пошли мы с одним цыганом к такому папоротнику и стали ждать, когда он расцветет, но не дождались — уснули. А когда обратно возвращались, встретили женщину на дороге…

— Это к несчастью, — вставил Тари.

— Так и вышло. Потом в таборе гульба большая шла, а тот цыган, с которым я хотел папоротник сорвать, вдруг исчез, и больше его никто не видел.

— Судьба у него такая, — снова вмешался Тари.

— Нет, ромалэ, — возразил Митя, — это за ним смерть приходила. Не сумел он цветок взять, а то бы от смерти уберегся. Было у меня как-то раз. Сплю я, а может, и просто задремал, но кажется мне до сих пор, что наяву это было. Ночь. Открываю глаза и вижу, что такое: стоит в нескольких шагах от меня какая-то фигура в темном балахоне. Лица не видно, балахон на глаза надвинут. Стоит и молчит.

«Кто ты?» — спрашиваю.

А привидение молчит. Я снова спрашиваю:

«Что нужно тебе?»

А оно не отвечает. Хотел я перекреститься, да не успел. Привидение стало протягивать ко мне руки, и я отодвинулся к стене. И тогда зазвучал его голос:

«Собирайся, со мной пойдешь».

«Сначала скажи, кто ты и зачем пришла, — ответил я, — а потом разговаривать будем».