Борис Васильев - Щит и меч, № 4, 1995 (сборник)

Вдруг молодая женщина рванулась и побежала. Двумя прыжками парни догнали ее, привели обратно на полянку, тут уж Варваре стало ясно: дело нечистое. А Рая Новожилова начала плакать и выкрикивать:

— Зачем вы меня своровали! Зачем сюда завезли?!

Мужчины молчали и барахтались с ней совсем близко, на виду. Один держал Раю за руки, а второй расстегивал на ней халатик. Затем рванул с нее грубо панталоны.

— Не знает, зачем ее привезли! — хохотнул он. — Драть будем, как кошку! Будешь брыкаться или сама ляжешь?!

Варвара в своей засаде так перетрусила, что руки затряслись и юбка стала мокрой. Хотелось закричать, а сил не было. Лишь шептала пересохшими губами: — Господи, помоги! Господи, пожалей ее!..

Между тем эти бугаи раздели Раю догола. Оба сразу озверели, побросали в траву брюки и разгоряченно краснели потными лицами. Варваре стало плохо, в глазах рябило, плавал перед взором туман, она пыталась, но никак не могла узнать мужчин. А Рая, насколько хватало у ней сил, сопротивлялась, каталась по траве, царапалась. Она воевала за себя отчаянно и долго. Лес оглашали ее душераздирающие крики. Один из мужчин с красными полосами на лице и на груди отступился, но другой все же достиг цели.

— Тише, не рви! Отрастил телячью ногу. Осел! Жеребец проклятый! — кричала Рая.

В ответ был самодовольный разгоряченный хохот.

Варвара втиснулась головой в жесткий комель упавшего дерева, боясь смотреть на полянку. Она жизнь прожила, но даже не представляла себе, что может быть такое надругательство над женщиной. Ей невыносимо хотелось удрать, не слышать и не видеть ничего. Но только теперь Варвара заметила, что лес тут редок, кроме заросшего уголка, где она пряталась. И если это мужичье увидят ее, конечно же, не дадут уйти. Никому не нужны свидетели.

А приезжие там, на лесном пятачке, мучали Раю долго, меняясь на ней местами. Она уже не могла кричать, только стонала. И длилось это, Варваре казалось, бесконечно.

Потом все затихло.

— Ну хватит, пора кончать, взмокли, как после бани, — протянул кто-то. Мужчины стали одеваться. — Давай ты, Вадим, прими грех, у тебя рука твердая, — с ужасом услышала Варвара.

Затем, высунувшись из-под комля, она увидела голую спину говорившего — с пунцовой родинкой под лопаткой.

— Може, отпустим? — отозвался Вадим. — Уж больно хорошая баба.

— Не дури! Захотелось пятнадцать схватить?

— А так «по вышке»… — Вадим трусил. И раза два принимался вытирать руки о траву.

— Черта с два найдут! Там в багажнике газовый ключ. Я ее заговорю, а ты подойди сзади.

— Не могу. Лучше ты — тебе не впервой гробить.

— Э-э, тоже мужик! Распустил сопли, — дюжий детина с родинкой под лопаткой сунулся в багажник «Жигулей».

Рая, по-прежнему голая, с помятым халатиком в руке, поцарапанная, с красными пятнами на теле, уткнулась головой в березку метрах в десяти от машины. Обхватив голову, она беззвучно плакала. Стройная полноватая ее фигура вздрагивала, и тонкая березка тоже вздрагивала.

Варвара этого уже не могла выдержать. Оставив под комлем лукошко с грибами, она неумело поползла, все убыстряя движение руками и коленками. Конечно, она шибко шуршала, но все равно слышала, как позади, там, у машины, вскрикнула Рая. Варвара, уронив в траву голову, горько разрыдалась.

Добралась в Орлянку она уже затемно, звездами было усеяно небо. При свете лампочки лицо Варвары казалось бумажно-бледным. Выглядела она, как помешанная. К тому же онемела, язык не слушался. Старушка-мать дала ей колодезной холодной воды — не помогло. Потом раздобыла у соседей валерьянку. Варвару всю колотило, поднялся жар, и мать постелила ей в сенцах. Здесь воздух почище. И Варвара всю ночь испуганно вздрагивала, она летела куда-то, провалилась в бездну.

На утро стало будто бы полегче, она выпила козьего парного молочка. И, превозмогая слабость в ногах и постоянный звон в голове, отправилась снова с лес. Нашла то место, подобрала у дубового комля лукошко с грибами… но роковых следов на месте стоянки машины не было. Ни одной капельки крови — лишь помятая шинами и людьми трава. Варвара немного успокоилась: может, беду пронесло, и Рая жива.

Немота от потрясения продержалась немало дней, да и потом Варвара больше мычала чем разговаривала. Ни мужу своему, Василию Корнеевичу, ни матери с отчимом она не поведала о том, что видела в лесу. Страх висел над ней тяжелым камнем и не давал покоя. Нелегко быть свидетелем жутких явлений. А когда дошли до Тимониных известия, что Рая пропала, в этом исчезновении Варвара посчитала виновной себя.