Нора Робертс - Успеть до захода солнца [litres]

Постепенно она стала различать свет – что-то вроде лампы с грязным абажуром. И звук, какие-то щелчки. Никаких красок, никаких, лишь силуэты за грязным светом. У них не было названий. Она попыталась их определить, но в голове тут же проснулась боль и бешено запульсировала в висках.

Она почувствовала, как из горла вырвался стон, и услышала его словно со стороны. Тогда один из силуэтов приблизился к ней.

Мужчина. Мужской силуэт.

– Ты не та! Это не твой дом! Ты сама виновата. Я не виноват.

Он снова отошел, и, несмотря на отвратительную боль в голове и бешено бившееся сердце, она стала различать другие очертания и вспоминать, как они называются.

Стены, раковина, плитка, пол, дверь. Запоры. Боже, боже!

Она попробовала пошевелиться, привстать, и мир покачнулся.

– …для лошадей, – услышала она его слова. – Я ввел немного. Просто чтобы успокоить тебя и привезти сюда. Но не тебя, не тебя, а другую.

Квартира Челси. Ключ под ковриком. Темнота в прихожей.

Она сосредоточилась и пошевелила пальцами, сначала на руках, потом на ногах. На ее левой ноге было что-то тяжелое – на левой ноге, – затем она услышала звяканье цепи, и ей все стало ясно.

Все у нее внутри задрожало.

Как Элис. Как Элис.

– Что ж, как получилось, так и получилось. – Он подошел и сел рядом с ней. – Ничего не поделаешь. Ты молодая, красивая. – Он погладил ее по шее, и она отвернулась. – Ты еще много лет будешь молодой. Родишь мне сыновей, много сыновей. Тебе будет приятно делать их вместе со мной.

Она оттолкнула его слабыми руками, когда он погладил ее груди.

– Ты не хочешь по-хорошему? Теперь ты моя жена и должна угождать мне.

– Нет, я не могу быть твоей женой.

– Тебя никто не спрашивает, потому что выбирает всегда мужчина. Когда я брошу в тебя семя, ты увидишь. Увидишь.

– Не могу. – Она оттолкнула его руки, когда он начал расстегивать на ней джинсы. – Мне плохо. Воды. Ты можешь дать мне воды?

Его рука замерла. Тяжело вздохнув, он встал и пошел к раковине.

– Кажется, это транквилизатор для лошадей. Но все пройдет. В любом случае, мы начнем сегодня. Я слишком долго ждал.

Усилием воли она заставила себя думать, четко думать, подавив болезненную пульсацию боли и страх, сжавшийся в тугой узел в ее животе. И внезапно ее осенило.

Ему пришлось приподнять ее, чтобы она могла пить, его прикосновения вызывали у нее отвращение. Но она пила. Медленно.

– Я не могу быть твоей женой.

Он больно ударил ее.

– Это бесполезные разговоры. Я не хочу их слушать.

Удар лишь помог ей прогнать из мозга остатки мути.

– Я не могу стать твоей женой, потому что мы близкие родственники. Ты мой кузен. – Она изо всех сил старалась отодвинуться от него и сидеть. – Твоя мать и моя – сестры, Изи. Поэтому мы с тобой двоюродные брат и сестра.

– Я не хочу бить тебя снова, но придется, если ты будешь врать мне и дальше.

– Я не вру. Твоя мать, Элис Бодин, – моя родная тетка.

– Моя мать умерла при родах. Это проклятье Евы.

– Так тебе сказал твой отец? Ты ведь слышал про Элис Бодин, как она вернулась домой через много лет. Она сидела как раз здесь, в этом помещении.

– Это дом!

– Прямо здесь, взаперти, прикованная цепью, вот так, как ты приковал меня. Но ты не мог этого сделать. Ты слишком молодой.

(Но не слишком слабый, чтобы убить двух женщин. Не слишком слабый, чтобы убить ее, если она попытается противоречить ему.)

– Она назвала тебя Рори и много рассказывает о тебе. Как она пела тебе песни, как баюкала, чтобы ты засыпал. Как любила тебя.

Его глаза – большие, карие, с едва заметной зеленью, как у всех, кто носит фамилию Бодин, – уставились на нее.

– Моя мать умерла сразу после моего рождения.

– Твоя мать жила здесь много лет после твоего рождения. Она мне и рассказала об этом подвале. Я знаю, что эта пена на стенах появилась недавно. Я знаю, что под ней гипсокартон, прошпаклеванный, но не покрашенный. И что за той занавеской туалет и маленькая душевая. Откуда я знала бы это, если бы не рассказы твоей матери?

Он почесал в затылке.

– Ты дуришь мне голову.

– Ты видел ее. По-моему, она что-то почувствовала, поскольку после встречи с тобой плакала, когда мы с ней ехали на лошадях. Плакала и говорила о тебе и других ее детях, которых твой отец отнимал у нее. Возможно, иногда ты видел ее здесь. Она работала в саду. Она рассказывала, что он выводил ее на цепи в сад. Так ты видел ее?

– Это была не моя мать. И та женщина в спорткомплексе тоже.

– Нет, это твоя мать. Отец не позволял тебе выходить, когда она была на улице, правда? Не позволял разговаривать с ней.