Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

Она все делала на отлично, гладила без единой складки, мыла полы до зеркального блеска, вела себя тихо и вежливо, так что Ирина, хоть и привязалась к Кате, сильно обрадовалась, когда та наконец уехала.

Жизнь пошла своим чередом, в простых заботах и хлопотах, но профессиональное любопытство не давало Ирине покоя. Действительно ли Малиновским оказался тесть Ордынцева? Признался ли он? Хватит ли доказательств для суда?

Иногда она представляла себя на месте Владимира Вениаминовича и вздрагивала от ужаса. Каково это – узнать, что близкий человек, которого ты любил и которому доверял, оказался врагом и безжалостным убийцей? Не дай бог никому пережить такое. Ладно, Ордынцев взрослый человек, но сыну его восемь лет, и дедушка для него такой же любимый человек, как отец. А ведь ребенок уже перенес страшный удар – утрату матери.

В общем-то, Малиновский оказал бы своему зятю и внуку неоценимую услугу, если бы покончил с собой, ибо мертвых не судят. Может, он так и поступил, потому что ни в газетах, ни по телевизору ни строчки не промелькнуло про изобличенного врага.

Ирина злилась, что ее распирает азарт и хочется все досконально выяснить, в то время как она твердо решила стать простой домохозяйкой, но ничего не могла поделать с собой.

Кирилл тоже, кажется, скучал по Гортензии Андреевне и приключениях, которых не произошло, но к которым он был готов.

Учебный год подходил к концу, Ирина стала готовиться к переезду на дачу, сложила банки и крышки для будущих заготовок, собрала все связанные Катей носки, оказавшиеся на редкость удобными и теплыми, и позвонила Гарафееву, чтобы забрал коляску для только что родившей дочери. Володя пересаживался в сидячую.

Ребенок растет…

Оставалась одна проблема – книги. У Кирилла на даче собрана отличная библиотека, но в прошлом году она все уже перечитала. Надо что-то новенькое, чтоб не скучать.

Гуляя с Володей, она зашла в местную библиотеку, и сотрудница, умилившись малышу, принесла ей Ардаматского «Сатурн почти не виден» и для Егора повести Германа Матвеева «Тарантул» и «Зеленые цепочки».

Проведя ладонью по потрепанной коленкоровой обложке, с которой почти стерлось название, Ирина вдруг остро пожалела, что шпионские приключения, о которых написано в этих книгах, лишь краешком коснулись ее саму.

– Я могу задержать, – честно предупредила она.

– Ничего, берите-берите! Летом народу немного приходит. Я вам продлю.

От воспоминаний Ирине сделалось грустно, и, придя домой, она позвонила Кате. Девушка сказала, что у нее все в порядке, жизнь кипит.

– А мальчик тот как? – смеясь, спросила Ирина. – Не зря Кирилл сидел в засаде?

– Встречаемся, но пока неясно.

– Смотри, Кать, не делай глупостей, а если захочешь посоветоваться, звони или приезжай. Или просто звони, поболтаем. В общем, рассчитывай на меня, если что.

Помедлив немного, все же продиктовала дачный адрес и объяснила, как дойти от станции. Конечно, юной красавице с высочайшими моральными устоями совсем не стоит маячить перед носом Кирилла, но людям надо помогать, куда деваться? Пусть девочка приедет на пару дней, подышит воздухом, покупается.

После майских вдруг позвонила Гортензия Андреевна и пригласила Ирину с Кириллом к себе в гости, можно с детьми, если не с кем оставить.

Решили ехать втроем с Володей, а Егор посидит дома один. Он вообще любил, когда ему доверяли оставаться за хозяина.

Днем Кирилл специально съездил на Невский в «Север» за тортом, Ирина купила возле метро розы, и они собрались в первое для Володи путешествие за пределы микрорайона.

Она боялась, что он испугается людей, автобусов и метро, но сын, гордо восседая на руках отца, с увлечением смотрел по сторонам, а боялась из них троих одна Ирина.

Столько нового, а ему хоть бы хны, с завистью думала она, ведь в сущности по силе впечатлений это все равно, как если бы меня перебросили на другую планету. Я бы умерла уже от ужаса… Все-таки в детстве любопытство преобладает над страхом.

Гортензия Андреевна жила в коммуналке на Московском проспекте, в старом, чуть обветшалом доме с покосившейся дверью в грязный подъезд, выщербленными ступеньками разной высоты и густым запахом горелого молока, как всегда пахнет в домах, где на первых этажах находятся детские сады.

Стало грустно оттого, что педагог – это призвание, и учитель, сорок лет отдавший детям, не заслуживает лучшего жилья.

Это уж у нас так водится – вместо того, чтобы достойно вооружать гарнизоны, лучше отлить царь-пушку, которая огромная, но не стреляет, или царь-колокол, который не звонит, и с людьми то же самое: есть царь-учитель, царь-врач, царь-сталевар и так далее. Они обласканы властью, прекрасно живут, о чем и сообщают на весь мир, демонстрируют свое благосостояние иностранным делегациям, а обычные рядовые работники проводят жизнь в коммуналках, и не дай бог им об этом где-нибудь ляпнуть во всеуслышание.