Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

Из мрачной парадной они попали в просторную и светлую квартиру с хрестоматийной ванночкой под потолком и велосипедом на стене в коридоре.

Поахав над тортом, Гортензия пригласила их в комнату, большую, в два окна, и казавшуюся еще больше из-за скудной меблировки. Пока хозяйка ставила чайник, Ирина осмотрелась и едва не присвистнула от удивления. Обстановку составляли шкаф, письменный стол, узкая кровать, застеленная с солдатской безупречностью, несколько стульев и небольшой круглый столик. Все эти предметы были старинными и, похоже, имели немаленькую художественную ценность. Ирина не разбиралась в породах дерева и могла узнать лишь карельскую березу, но и здесь явно был использован благородный материал. Старинный гарнитур, украшенный причудливой резьбой из цветов и херувимов, и место ему в музее, а не в коммуналке. С высокого потолка свисала большая лампа, тоже явно не с боем добытая в ближайшем магазине. Судя по чуть тронутому патиной медному каркасу, лет ей было примерно сто, а то и больше.

Лишь книжные полки, занимающие целую стену этой чудесной комнаты, были из современности.

За стеклом одной из них Ирина увидела большую фотографию, судя по расплывчатости линий – увеличенный моментальный снимок. Молодой человек в летном шлеме улыбался так широко, что черт лица нельзя было понять.

Ирина отвела глаза, будто увидела чужую тайну. Наверное, это был жених Гортензии, или муж, и будущего, в которое он вглядывался с такой радостью, для него так и не случилось.

Больше фотографий не было, только картинки на стенах, прикрепленные без рамок, кнопками, как любила и сама Ирина. Много детских рисунков: папа-мама-я, собаки, космонавты, цветы, а Гортензия Андреевна всего одна. Художник изобразил ее в мельчайших деталях: тут и прическа-башня, и камея у горла, и двухметровая указка, и такой суровый взгляд, что Ирина поежилась, и приказала Кириллу ни в коем случае не спускать Володю с рук.

Она пробежалась взглядом по книжным полкам. Много специальной литературы, учебников и хрестоматий, но вперемешку с ними стоят старинные фолианты, кожаные корешки с золотым тиснением, названия написаны так убористо, что не разберешь. Фамильное – вот какое слово приходит в голову при виде комнаты Гортензии Андреевны. Учительница явно происходит из дворянской семьи, хоть, наверное, родилась уже после революции. Интересно, как она росла, кто ее воспитывал? Как она смогла так преданно служить Родине, отнявшей у ее семьи все, благосостояние, а возможно, и жизнь родителей.

Только Ирина не знала, как заговорить об этом, ведь Гортензия Андреевна никогда не выказывала охоты пускаться в воспоминания.

Учительница накрыла стол старинной вышитой скатертью и поставила чашки такой головокружительной красоты, что Ирина заставила Кирилла сесть с Володей в другом конце комнаты.

– Во избежание. Сначала я попью, потом ты.

Впрочем, ей все равно было страшно прикасаться к этой посуде со стенками не толще папиросной бумаги.

– Да ничего, если разобьется, – улыбнулась Гортензия, – к счастью, может быть.

Ирина пригубила чаю и поскорее отсела с Володей от стола, подальше от антикварной посуды и упоительного торта «Белая ночь».

Она продолжала еще кормить, поэтому вес сходил очень медленно, а Ирине страстно хотелось после лета зайти на работу и поразить сослуживцев стройностью и загаром, так что в сторону сладкого она старалась даже не смотреть.

Володя немножко побугуртил, но скоро задремал от избытка впечатлений, и Гортензия перешла на шепот. Ирина подумала, чтобы не разбудить ребенка, но оказалось, не только для этого.

– Я вас пригласила, потому что вам наверняка хочется знать, чем все кончилось.

– Ну а то! – воскликнул Кирилл.

– Тише, пожалуйста. Меня тоже посвятили далеко не во все детали и предупредили о неразглашении, но поскольку я всего лишь старая учительница с признаками маразма, то мне простительно. Итак, слушайте…

Перед самым концом войны Федора Малиновского снабдили документами солдата, погибшего в плену, о котором было известно, что весь его батальон погиб, и таким образом риск случайной встречи с однополчанами становился минимальным. Обладая прекрасной подготовкой, он с блеском прошел фильтрационный лагерь и вернулся в Советский Союз.

В те годы мир был полон тех, кто не дождался, и людей, которым не к кому было вернуться. В поезде Малиновский подружился с солдатом Иваном Кравченко. Тот ехал домой со страхом и надеждой. Он уже год не получал писем от родных, но верил, что кто-то из них еще жив.