Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

– Слушай, а я и забыл, что ты поешь отлично, – вдруг воскликнул тесть, услышав, как он мурлыкает себе под нос.

– Да ну, какой там.

– Отлично, – с нажимом повторил тесть, – и тоже ведь, Володенька, уже можно… Давай что-нибудь? А я подхвачу.

Пожав плечами, Ордынцев сходил в комнату за гитарой. После смерти жены он не брал ее в руки, только Костя иногда бренчал со своими приятелями, поэтому гитара расстроилась совершенно.

С грехом пополам наладив ее, он взял несколько аккордов и наконец сообразил, какой мотив напевал весь вечер, и завел романс «Не для меня придет весна».

Иван Кузьмич подхватил. Получалось как-то на редкость неплохо у них, и Ордынцев поддал мощности.

Песня вроде грустная, но Ордынцеву было хорошо от мысли, что жизнь течет своим чередом, и Катя полюбит не его и счастлива будет не с ним, и, в общем, приятно знать, что когда его не станет, мир не перевернется и даже не моргнет.

– Не для меня куют коня и в гриву ленты заплетают… – с чувством выводили мужчины, но тут в кухню вбежал Костик.

– Вы чего это?

Ордынцев замолчал и прижал струны ладонью, а Иван Кузьмич заслонил собой коньяк.

– Сами не знаем, сынок. Накатило что-то.

– Ну здорово! А можно с вами попеть? А можно «Солнышко»?

– Давай. Только немного, а то с непривычки пальцы собью и завтра буду плохо оперировать.

Ирина любила, когда Кирилл работал в первую смену. Он забирал Егора из школы, семья обедала в полном составе, и начинался долгий прекрасный вечер, когда они успевали и погулять, и почитать, и поиграть в «Эрудита». Иногда мужчины доставали шахматы, Кирилл играл так плохо, что бился с Егором практически на равных, а Ирина так и вовсе знала только, что «всех главнее королева, ходит взад-вперед и вправо-влево, ну а кони ходят только буквой «Г»». Она обожала эту песню-дилогию Высоцкого.

Было так благостно, что становилось страшно. Вдруг это всего лишь затишье перед бурей? Страх перед будущим мешал радоваться настоящему, хоть Ирина и понимала, что это глупо. Атеистка и реалистка, она все же верила в приметы и самой верной считала: «Чем похвалишься, без того и останешься». Так было всегда: стоило ей подумать что-то вроде «ах, как хорошо, что…», жизнь немедленно этого хорошо ее лишала.

Первый муж ушел вскоре после того, как она подумала: «Какое счастье, что я уже замужем и судьба моя определена», стоило порадоваться, что у нее растет крепкий и здоровый ребенок, как Егор немедленно заболевал. А когда она в недобрый час блаженно улыбнулась от радости, как хорошо, дружно и мирно живет с Кириллом, тем же вечером у них произошла первая серьезная ссора, причем из-за какой-то ерунды, суть которой теперь уже невозможно вспомнить.

Вообще ссорятся чаще по ерунде, чем из-за серьезных вопросов. Люди интуитивно понимают, что если нависла настоящая угроза, то разумнее потратить силы на ее устранение, чем на выяснение отношений. Ну, или трусливо сбежать, что тоже широко практикуемый вариант. А когда все в порядке, нигде ничего не каплет и над головой не висит, почему бы и не посвариться?

Умом Ирина понимала, что ссоры – это такая же неотъемлемая часть семейной жизни, как секс, а может, и главнее даже, но переносила любые размолвки очень тяжело.

Сразу начинало казаться, что все рухнуло, она отвергнута, изгнана из семьи, никому не нужна, и все потому что сама виновата. Какие-то свои мелкие ошибки разрастались до космических злодеяний, и Ирина начинала считать себя воплощением вселенского зла. В общем, это было ужасное состояние, ощущавшееся как болезнь.

Возможно, именно поэтому она заставляла Кирилла заниматься своими делами, отправляла его в кабинет работать над курсовиком или к приятелям, подсознательно боялась, что у него случится передозировка жены – опасное состояние, при котором любая пылинка может сдетонировать в дикий скандал.

Вот и сегодня после обеда она погнала его в кабинет, спать или работать, как ему больше нравится.

– Лев Толстой уже две «Войны и мира» написал бы, пока ты свой курсовик заканчиваешь!

– Ладно, ладно.

– До пенсии, что ли, молотом махать?

– Махать, фи… Я, может, черта оседлал, как кузнец Вакула.

– Рада за тебя.

– И если уж на то пошло, то лучше молотом махать за пятьсот рублей, чем издеваться над детьми за девяносто.

– Думаешь, тебя в школу распределят?

– Ну а куда? Ладно, пойду работать. Кофейку сделаешь мне в кабинет?

– Ага. И принесу в наколке и фартучке.

– С нетерпением буду ждать.